Тайная Миссия - Уильям Хорвуд

хотите — за то, что спаслись. Настанет час — и мы отправимся в дорогу.

В нем появились черты величавости, раньше отсутствовавшие. Возможно, это впечатление возникло из-за того, что физически он выглядел гораздо более мощным и крепким, чем все остальные: одиночное заключение и жизнь в Слопсайде только закалили его. Глаза приняли спокойное, сосредоточенное выражение. Уважение, которое оказывали ему остальные, исходило от ощущения его несгибаемой силы духа, да и просто оттого, что они успели привязаться к нему всем сердцем. Как позднее описывал Спиндл, уже в то время в Триффане чувствовалась некая отстраненность — это удерживало кротов на почтительном от него расстоянии. Что он был посвящен в сан писца, тогда знали лишь Спиндл да Брейвис, однако все понимали: он — сам по себе, у него особое предназначение — и воспринимали его замкнутость и желание уединиться как нечто само собой разумеющееся.

— Найди время для беседы с ними, — сказал ему однажды Спиндл. — Мы живем в тревоге из-за того, что нас ждет. Нам не по себе потому, что могут нагрянуть грайки — мы от них слишком близко.

— Все еще слишком утомлены, чтобы продолжать путь, — отозвался Триффан.

— Тем более, поговори с ними. Побеседуй со Смитхиллзом, с Виллоу, с Мэйуидом, наконец. Его, беднягу, совсем замучили струпья.

— Ничего с ним не сделается, с твоим Мэйуидом, — нетерпеливо бросил Триффан.

Однако вскоре он все же нашел час-другой для разговора с ними всеми. При этом отыскал такие добрые слова, что каждый почувствовал, будто он обращается именно к нему одному. Все они — и верующие, и сомневающиеся, и совсем юные, как Мэйуид, и пожилые, как Виллоу, — тогда собирались вокруг него. Именно один из таких моментов настал и теперь, в июне, как раз перед Самой Короткой Летней Ночью, когда Мэйуид спросил, что думает Триффан о соображениях Брейвиса относительно тяжести жизни.

Возможно, Триффану предстояло еще многому научиться, потому что от него ускользнуло тогда выражение мучительной боли в глазах Мэйуида. И все же его ответ был примечателен, хотя и относился ко всем — и ни к кому в отдельности: Триффан разъяснил слова своего наставника Босвелла.

— Босвелл говорил, — начал он, — что главное для крота — решить, о какой именно жизни идет речь: о реальной, которую он ведет, или о той, какою он ее себе представляет. Да, жизнь тяжела. Если крот не остается все время под землею, опасности подстерегают его на каждом шагу. Но даже если он постоянно будет находиться в своих тоннелях, то и тогда ему не избежать опасностей, быть может, даже более серьезных, чем наверху. Да, жизнь тяжела хотя бы потому, что не вечна: рано или поздно к каждому приходит смерть. Но если видеть смысл жизни лишь в том, как уберечься от гибели, твое существование станет еще более тяжким, даже невыносимым, ибо ты ставишь перед собою задачу невыполнимую. В результате ты начинаешь страшиться самой жизни. Поэтому, приняв истину, что жизнь нелегка, ты делаешь первый шаг к своему освобождению от страха. Но Босвелл прав: познание это дается тяжко.

Триффан умолк. Мэйуид беспокойно завертел рыльцем, словно пытаясь найти обходной путь по сравнительно ровной местности, ухмыльнулся и сделался вдруг необычно серьезным.

— Мэйуид слушает, Мэйуид старается понять, Мэйуид хочет слушать еще, — произнес он и забился в глухую тень, как сделал это при первой встрече.

— Тогда подумай, Мэйуид, вот над чем: пока в тебе сидит страх, не услышать тебе Безмолвия и не увидеть чистого света. Лишь шум и тьма, лишь бесконечные тоннели, из которых нет выхода, будут окружать тебя, и в этих тоннелях ты неминуемо заблудишься, как бы хорош ни был твой нюх.

Мэйуид невольно вздрогнул: именно это ему часто мерещилось во время ночных кошмаров.

— Для некоторых из нас путь к свету и Безмолвию есть путь веры в Камень. Мы сделали свой выбор и стараемся следовать этому пути в меру своих сил. Для писцов — таких, как Брейвис, — этот путь более тяжел и суров; другим легче, но для них дорога к свету будет более длинной. Так говорил мне мой друг Босвелл.

— Значит ли это, что ваш Камень не требует себе поклонения и строгого исполнения бесчисленных обрядов и правил? — спросил Скинт.

— Да, есть обряды, которые должно выполнять писцу; есть ритуалы, предписанные для всех по большим праздникам, — таким, как Зимнее или Летнее Солнцестояние, — ответил Триффан, пожимая плечами. — Но если ты желаешь знать, следует ли выполнять их под страхом наказания, то я отвечу: нет, путь Камня не таков. Я полагаю, признание, что жизнь тяжела, требует от крота соблюдения определенной дисциплины, обряды помогают ему в этом, особенно в минуты сомнений и трудностей.

— Это правда, Брейвис? — спросил Скинт, обращаясь к писцу как к высшему, чем Триффан, авторитету.

— Правда, — с улыбкой подтвердил Брейвис. — Триффан все очень хорошо сказал.

— Мэйуид желает задать вопрос, достопочтенные господа, очень важный, как Мэйуиду кажется, вопрос. И очень рискованный, но я все же спрошу.

— Мы тебя слушаем,— отозвался Триффан.

Мэйуид лукаво скривился, затем улыбнулся своей обычной, обезоруживающей улыбкой и проговорил:

— Если самый быстрый путь достичь Безмолвия и света — это стать писцом, то на что может надеяться обыкновенное, жалкое создание — такое, как Мэйуид, например? Или же ты, многоумный и справедливый господин Триффан, хочешь сказать, что даже заразный Мэйуид, рожденный во мраке Помойной Ямы и вытащенный тобою оттуда против воли, хотя и с наилучшими намерениями, тоже может возвыситься до сана писца?

Так наступил странный и, как понял тогда Спиндл, переломный момент во всей истории народа кротов.

Триффан, очевидно, тоже ощутил его значимость, потому что не стал отвечать сразу. Он встал, сделал несколько шагов, окинул взглядом уходящие на север и запад долины и что лежало за их пределами и только после этого сказал:

— В учении о Камне нет запрета на то, чтобы грамоту знал каждый. Об этом нигде не говорится. Нужно лишь найти писца, который будет готов обучить тебя.

— Потрясающе! Прямо немыслимо! Невероятно! — объявил Мэйуид.

Триффан рассмеялся, но Брейвис даже не улыбнулся.

— А что тебе хотелось бы написать? — внезапно, уже совсем иным, серьезным тоном, спросил Триффан.

Мэйуид озадаченно наморщил лоб и впервые за время их знакомства не нашелся сразу. Затем со щемящей тоской и робостью он оглядел всего