Дело всей жизни. Книга первая - Ульяна Громова

Я подступил к Несси сзади и крепко обхватил её талию. Она вздрогнула и повернулась ко мне.

— Это потрясающе! — Её глаза сияли ярче вспышки сверхновой, обжигали нутро и кипятили кровь. — Ты такой… ты… я люблю тебя, Никита! — её переполняли эмоции от шоу, а меня — боль и похоть.

— Ты не должна любить меня, Несси, — прошептал ей в ухо, прижав к себе её голову. — Потому что я… не люблю тебя.

Она замотала головой.

— Почему ты не любишь меня?

Вопрос поставил в тупик. Ведь это любят просто так, как данность, а нелюбовь всегда аргументирована. Но за что мне её не любить?

— Я не не люблю тебя, Несси. Я просто тебя не люблю…

Чёрт, что я несу?!

— Ты слишком много говоришь, — укоризненно покачала она головой.

— Ты права, моя девочка…

Я впился в её рот, кусая и целуя, лаская языком и губами. Сжимал в объятиях, будто отпусти я её — и жизнь кончится в тот же миг. Так страшно умирать… я знаю это, как никто другой… Я уже проходил этот ад, уже считал каждую минуту до последнего вздоха, и тонул в страхе и отчаянии. И я снова чувствовал это, снова считал дни… часы… минуты… Я точно знал остаток времени до моей смерти.

Двадцать дней, семь часов, тридцать одна минута…

И моё сердце замрёт.

А шоу будет продолжаться. Удары камень о камень первобытных людей, высекавших искру в попытке развести огонь, как отсчёт секундной стрелки. И треск трусиков Несси, содранных в жажде обладать ею, слился с треском первобытного огня. Языки пламени жадно лизали сухие ветки, а я тушил жажду поцелуями.

Голые дикари, вечно голодные и ожесточённые, и моя голая плоть как копьё, готовое вонзиться в добычу.

— Давай вытащим беппи… не хочу вбить её в матку, — прошептал, дурея от аромата моей девочки, — я хочу твоей крови… — едва мог говорить, не в силах совладать с лихорадочной дрожью дикого нетерпения.

Несси выскользнула из моих рук всего на несколько секунд, а показалось, сорвали пластырь со свежей раны. Ликовали первобытные шаманы в плясках в бубнами и там-тамами, а я подхватил прыгнувшую на руки Несси и насадил на себя, сорвавшись в крик от боли в пульсирующей плоти и от первого глотка наслаждения.

— Ты сумасшедший… — прошептала, кусая мочку и шею, и лава потекла по жилам, вырвавшись из древнего вулкана, и затопила всего до липкого пота, как затопила древнее стойбище первых людей…

…и нет никого на всей планете, кроме бушующей опасной страсти на грани, кроме нас и безумия неуправляемой стихии…

Я её любил, а себя ненавидел, я её хотел, а себя желал уничтожить, я её ласкал, а себя истязал как фанатик перед ликом Господа, я её трахал, но как же я затрахался это делать…

Земля полыхала в пожарах от метеоритных ударов, а я вбивался в неё со слезами на глазах, понимая, что уже скоро погибнем… и не спастись… Я вжимал в её тело пальцы, желая оставить часть себя в этой девочке, жить дальше, возродиться в новой жизни… Стонал от судорог в ногах и свернувшегося узла внизу живота…

— Я не смогу… не сдержусь… — шептал ей в рот, сплетая языки со стонами страсти, расплетавшей горячие языки, лизавшие плоть изнутри.

— И не надо… — ответила порывисто и сжала мышцы, — мы кончим… и всё начнём сначала…

— Я не хочу, чтобы это кончалось… — почти рыдал, содрогаясь от ужаса и наслаждения в предвкушении…

— Второй раз получится лучше… и дольше… Я обещаю… — всхлипнула, широко распахнув глаза, и закричала, выжимая меня…

…а я орошал её густо и плодородно, как стодневной ливень истерзанную жаром землю, она впитывала семена новой жизни, закрывая в себе до последней капли, защищая от опасностей возрождённую после катастрофы жизнь…

Я держал обнимавшую меня, как обезьянка — ногами и руками, любимую девочку и дышал тяжело, еле мог шевелиться, будто застыл железным деревом. Сердце металось, прыгая по рёбрам птеродактилем, душа ревела громче раненного в смертельном поединке тираннозавра, и застыл золотым янтарём блеск её глаз, навечно запечатлев в памяти этот разговор… будто не о сексе здесь и теперь мы говорили, а о… невозможном.

— Я хочу ещё… — прильнула ко мне всем телом, горячей плотью обнимая моё проклятье.

— Нет, Несси… второго раза не будет… Поехали в гостиницу. Завтра будет трудный день.

— Расскажешь, что делаешь?

— То же, что и ты — шампунь от похоти.

Несси долго не засыпала. Лежала в моих объятиях и, наверное, боялась пошевелиться. Мы оба чувствовали, что ров между нами увеличивался в ширину и глубину, а мы наполняли его новыми эмоциями, которые только разобщали нас. Всё как я задумал.

Но легче от этого не становилось. Наоборот. Сердцу будто ограничили пространство, сжимали в тисках всё сильнее, но оно от этого лишь быстрее качало кровь, выплёскивая его в артерии огненной лавой. Я горел, метался, не понимая, как буду жить без неё — моей Несси. Может быть, утренний секс мог бы нас снова сблизить, так хотелось крутить её в руках и попробовать ту кучу игрушек, что припёр с собой, но предпочёл передёрнуть ствол вручную, закрыв глаза и вспоминая то безумство, что мы творили на закрытом вип-балкончике.

Нужно было сосредоточиться на пресс-конференции, но грудь сдавило стальными обручами, а кулак не принёс члену облегчения. Стоило выйти из душа, он налился кипятком.

Закинув в рот горсть капсул, запил минералкой, быстро оделся и вышел из номера. День сегодня предстоял трудный. Я редко общался с журналистами лично — этим всегда занимался пресс-секретарь, но скандал с отцом требовал личного участия. Разумеется, инфоповод другой, но ведь «яблоко от яблони» однозначно подвергнется «допросу».

До начала я успевал перекусить в ресторане и скоординировать действия с Арматом — Несси нужен был кто-то, чтобы сопровождал по городу. Не сидеть же ей в номере до вечера, пока я вернусь.

— Доброе утро, Никита, — услышал откуда-то сбоку голос Наоми. Обернулся и обнаружил её в одиночестве с чашкой кофе за столиком у окна. — Присоединишься?

Её голос звучал совершенно спокойно, а взгляд — на удивление — не убивал похотью. Я поморщился, но присоединился к ней.

— Герман изволит почивать? — поинтересовался для проформы.

— Час назад вернулся в Вашингтон, — поставила чашку на блюдце и сложила локти на столе, скрестив пальцы

— А ты решила погреть кожу на берегах Флориды?

Она на секунду прищурилась и как-то понимающе качнула головой.

— Нет, у меня осталось небольшое дельце… Родственное, так сказать.

— То есть ко мне, — утвердил, зная, что, кроме отца и — к несчастью — меня, никого у неё нет.

— Нет, не к тебе. С тобой… — она вздохнула и обхватила палец с кусочком пластыря, — всё закончено.