Тишина камней - Сергей Савочкин

— Мелиновый щит, — похвалил Забиан, стерев с лица кровь. — Умно.

— Сдавайся, Заб, — с тяжелой одышкой молвил воин. Голос принадлежал тому усмехающемуся сопернику Ревущего, которого слышал Шан из спальни. — На пути сюда сотня стражников, а уж я-то задержу тебя на сколько нужно.

Вдруг Мейла вскочила с кровати и с пронзительным криком бросилась из спальни:

— Забери меня!

Заб легким, секущим движением взмахнул мечом в сторону женщины, и, хоть та и была далеко от Саранчи, схватилась за горло и встала, как вкопанная. Она замерла в двух шагах от Шана, и тот видел, как сквозь пальцы засочилась кровь, а в глазах удивление сменило разочарование, да там и осталось, подернувшись дымкой. Судорожно, с неприятным хлюпающим звуком вздохнув, Мейла рухнула на пол.

Шан с цепенеющим сердцем отступил к сестре, а Забиан, улучшив момент, отклонился в сторону и снова изящно махнул Саранчой. Ноги врага отсеклись под наколенниками, и противник, выронив свой меч, с выпученными глазами опустился, успев только опереться о щит. Он беспомощно задрожал всем телом. Оставшиеся четверо не предпринимали никаких попыток к атаке, понимая всю тщетность подобной затеи, но оружие держали наготове.

Забиан Ревущий в суровом аманкуле, обагренном кровью поверженных и от того еще более прекрасном, подошел к обездвиженному воину. Положив одну руку на инкрустированный хлазой гвиртовый наплечник, треснутый и мокрый от пота и крови, он занес меч сверху, целясь в ключицу, и стал медленно приближать его к жертве. Появилась ранка, воин сморщился от боли и поник головой. Шлем соскользнул с влажных волос, свалился рядом, на труп стражника, опрокинулся и с него, а затем, громыхая, выкатился в распахнутую дверь наружу.

Рана расширялась, хотя лезвие еще не успело коснуться кожи, и кровь, выступив крупными каплями, заструилась под нагрудник. Воин закричал, вздрогнул пару раз в конвульсиях и повалился ниц.

Саранча был единственным, кто в этой кровавой схватке остался цел и чист.

Похоже, пал предводитель уже второго за сегодня отряда, пытавшегося остановить скрывающихся, потому что четверо выживших стражников поспешили убраться восвояси.

Орч снял с плеча мешок и кинул его Забиану. Тот поймал и вопросительно уставился на учителя.

— Мы с Мотангом займем тех, что придут, а ты спасай детей.

— Нет! — выкрикнул Шан, его подташнивало от головокружащего запаха крови, но еще больше от того, что учителя готовы были отдать за него свои жизни. — Не нужно умирать за меня… — Руки его тряслись, а на глаза наворачивались слезы. — Я того не стою…

— А ты уж постарайся, — улыбнувшись, подмигнул Мотанг и закинул окровавленного Гнуса на плечо, — чтобы все это не напрасно было.

— Не надо, — прошептал Шан. — Пожалуйста.

Цефлим подошла тихо сзади и взяла брата за руку. Вместе с теплом ее ладони, наследник вдруг почувствовал то, от чего ранее уклонялся, чего старательно избегал — ответственность. И не только за сестру, но и за тех людей, о которых переживал его отец. Он поклялся себе, что никогда не подведет учителей и прочих, для кого это слово не пустой звук.

Он крепче сжал руку маленькой бунтарки, и ее мятежный дух перекочевал в сердце Шана.

— Веди! — обратился он к Забиану Ревущему, и тот, хмыкнув, кивнул на выход.

Мейла не соврала. В старом доме ее отца, в котором в этот базарный день никого не было, и куда они легко и беспрепятственно проникли, обнаружился заваленный хламом тайный лаз. Для Цефлим дело привычное, а вот Шана уже мутило от количества секретных проходов за столь короткий промежуток времени. Через него они в полном молчании доползли до шахты, по которой, передвигаясь по грудь в воде, вылезли за городом, на склоне с пожухлой травой. Выход был завален камнем, но все вместе, поднатужившись, они сдвинули его с места.

Цефлим лишь однажды, сидя на спине у Забиана, когда путь лежал по штольням, спросила его о том, была ли необходимость убивать любовницу Изувера, на что он ответил, что Мейла могла выдать способ их незаметного побега. Он, конечно, мог пойти напролом, через охраняемый вход, но тогда оставил бы много следов, так что лучше им было уйти неприметно.

Оставив Шана с сестрой за камнем, Забиан сбегал на разведку, а вернувшись, доложил, что отряда больше нет.

— И что теперь? — Беспокойство охватило наследника, когда он почуял запах гари и увидел дым за белой стеной города, а теперь еще и это.

— Что теперь? Придерживаемся плана, — невозмутимо ответил Забиан, но Шан заметил, как тот от досады заламывал пальцы. — В Ребурьере есть друг. Надежный. Там разделим вас с сестрой. Он с Цефлим пойдет к болотам и затаится, чтобы дождаться нас. Мы же с тобой пойдем в Фет и разыщем Ангимара. Он должен знать, как пройти через болота и добраться до столицы Северных земель.

— Ангимар? Это тот, кто делает вино, которым упивался папа? Ангимарское? Это же просто винодел. Откуда он знает про Северные земли?

— Откуда знает… Это не просто винодел, — прервал воин, всматриваясь в равнину, раскинувшуюся перед ними до горизонта. — Этот человек живет уже долго и знает больше всех твоих учителей вместе взятых. Он тот, в честь кого назвали меня. Заб Майя, самый великий из каргхаров, когда либо живших на Тэи.

Шан покрылся крупными, холодными мурашками.

— Когда круглолицый муту-Льяд снова покажет свой сытый лик над Дургамами, долину засыплет снегом, — вещал Ангимар, сидя на нагретом слабеющим Нари валуне.

Тогда Ри гостил у отшельника впервые. Кайхоку Отэранги обагрил снежные вершины алым пламенем, а юноше казалось, будто пальцы каменных великанов, тянущиеся к небу, обмакнули в красное молоко.

Старик продолжал, нежно и по-хозяйски обводя рукой свои владения:

— Все-все тут станет белым-бело. Кроме, пожалуй, тех мест, где ключи пробиваются наружу. Но лоза будет укрыта. Зимой случаются морозы. Лютые. Хоть и недолгие. И снег спасет лозу от вымерзания.

В несколько рядов столбы толщиной с могучую руку Ангимара были вкопаны в непростую землю, усеянную вулканической крошкой: от одинокой сосны, под изогнутыми ветвями которой любил старик уминать свежую лепешку, прихлебывая чаем, и до самого низа долины, где в зарослях рододендрона искрилось озеро. Дальше был невысокий отрог, за которым — лишь пропасть и необъятная высь.

Когда Ри сидел вот так со стариком под сосной и просто смотрел, проникаясь величием окружающей природы, он растворялся в никчемности и бессмысленности человеческой жизни. Но потом труд, что Ангимар вложил в виноградник, порождал в уже почти смирившейся со своей бесполезностью душе росток гордости и уважения, и Ри понимал: смысл все же есть.

— Хочу еще один ряд посадить весной, — говаривал старик, разглядывая свои огромные ручищи и пытаясь выковыривать грязь из-под ногтей. — Говорят, мое вино пользуется спросом. Особенно в Охоту. Но я больше Тишину люблю. В Тишину люди не такие озлобленные. В Тишину они больше на людей похожи.