Вокруг трона Ивана Грозного - Геннадий Ананьев

— Нисколько. Я согласен.

— Что ж, спасибо. Не зря я был уверен в твоём согласии. Теперь слушай. Завтра же поедешь в моё ярославское поместье, но не воеводить холопами. Всё изготовь там для тайного приёма годовалого или полуторагодовалого мальчика. Ни моложе, ни старше. После чего, никого не привлекая, даже не беря с собой стремянного, поезжай по сёлам и деревням в поиске младенца. Пригожего лицом выбери. Заплати, сколько запросят, уверив родителей, что сын их станет жить в боярской неге. На всё это тебе недели две. Привезёшь в усадьбу тайно в загодя устроенное место. Дашь мне знать. Дальше жди моего слова.

— Всё понял. Устрою с Божьей помощью.

Выехать Хлопку удалось, однако, только через два дня, вместе с хозяином своим, ибо события развернулись столь неожиданно и столь стремительно, что Бельский едва смог остаться живым.

На исходе дня он поехал в свою усадьбу на Сивцев Вражек, не предчувствуя ничего недоброго, но, ещё не доехав прилично до усадьбы, услышал шум толпы, какой-то злобный гомон. Перевёл Бельский коня с рыси на шаг, стал прислушиваться, чтобы понять, чем возбуждена толпа, где она сгрудилась. Вскоре уже можно было разобрать слова, особенно тех голосистых крикунов, чьи вопли выделялись из общего гомона толпы.

«В чём дело?! Моё имя слышится?! Да. И похоже, возле моего дома!»

Вот он явственно услышал: «Выходи, опричник! Иначе разнесём ворота!»

Подъехал ещё ближе. Прислушался и понял причину такой злобы: несколько горлопанов, похоже, одних и тех же, кричали истошно:

— Душегуб! Извёл царя нашего батюшку!

— Теперь за бояр хочешь взяться!

— Царя Фёдора Ивановича отравить намерился!

«Подъехать к толпе или возвратиться в Кремль? — судорожно решал князь. — Боевых холопов достаточно в усадьбе, чтобы разогнать возмущённую по чьей-то указке чернь, но стоит ли рисковать? Да и кровь нужна ли? Впрочем, ускакать успеется. Можно, не подъезжая ближе, подождать, чем дело кончится».

Толпа тем временем требовала его, Бельского, на расправу, горлопаны кричали, чтоб он выходил, если дороги ему жена, дети и домочадцы.

Отворилась калитка. Кто-то, похоже, вышел. Но кто? Хлопко. Его голос зычный.

— Тихо, вы! Послушайте меня, а не горлопаньте! Я — Хлопко. Один из ближних слуг князя Вяземского. Должно, слыхали обо мне, о Косолапе?

— Слыхали.

— Принять бы мне смерть на дыбе, если бы ни оружничий. Он спас меня. Скажу вам, лучшего барина не сыщешь по всей России. Никого из своих слуг пальцем не трогает, даже никакой обиды не чинит, а добра от него — не счесть.

— А кто царя извёл?! — спросил один из крикунов.

— Кто бояр намеревается извести? — поддержал другой крикун.

— Кто царевичу Фёдору Ивановичу крамолу готовит?! Зови барина, иначе разнесём всё в щепки!

— Люди добрые, не слушайте горлопанов. Скажу вам одно: мы, его слуги, не пожалеем жизни, отстаивая дом его. Не пугайте нас. Мы не желаем крови. К тому же хозяина нет дома, он ещё в Кремле. Прошу, расходитесь подобру-поздорову, не виня всуе доброго человека.

Толпа, однако, не послушала дельного совета Хлопка, а последовала за крикунами, призвавшими идти в Кремль. Впрочем, иного и ждать не приходилось, ибо основа толпы ни с бору по сосенке. Она специально собрана и направлена чьей-то рукой.

Но чьей?

Не время, однако, для размышлений. Круто развернув коня, Бельский пустил его крупной рысью в Кремль. В воротах осадил коня и приказал воротникам:

— Затворяйте ворота. Толпа Кремль идёт громить!

Приказ оружничего — не закон для воротниковой стражи. Побежал было посланник к своему начальнику, воротниковому голове, и это едва не окончилось плачевно — бунтари приближались к Красной площади. Вот они уже на ней, и Бельский повелел со всей настойчивостью:

— Затворяй ворота!

Подействовало. Заторопились воротники и едва успели. Перед самым носом сошлись створки ворот, а разгневанная толпа принялась тарахтеть по ним кулаками и ногами, крича разноголосо:

— Бельского! Бельского! Бельского!

Десятник воротников, пожав плечами, спросил удивлённо:

— За что это на тебя, оружничий? Иль кому поперёк пути встал?

— Должно быть, так. Ты вот что: извести воеводу своего, пусть наследнику Фёдору Ивановичу доложит. Его воля отступиться от меня или разогнать толпу. Погожу его слов в своём доме.

Когда царевича известили о толпе у Фроловских ворот, он горестно перекрестился и промолвил со вздохом:

— Господи, вразуми их, не ведающих, что творят, — ещё раз перекрестившись, добавил: — Пойду к ним. Успокою.

— Нужно ли тебе, государь, — остерёг Годунов, хотел ещё что-то добавить, но Фёдор Иванович прервал его:

— Не спеши величать царём. Я ещё не венчан на царство.

В голосе звучали нотки явного недовольства, однако Годунов продолжил уверенно:

— Будешь венчан, поэтому и теперь уже — государь. И не тебе самолично кланяться черни, холопам твоим. Разве у тебя перевелись верные слуги? Я пойду, взяв с собой тех из Верховной боярской думы, кто ещё не уехал из Кремля.

— Пусть будет по твоему слову.

Только князя Мстиславского удалось Годунову застать в Кремле, и они вдвоём поднялись на надвратную церковь, чтобы со звонницы выслушать толпу и, в зависимости от обоснованности требований, или успокоить её обещаниями, или разогнать силой.

Толпа, увидевшая Годунова, ещё больше возбудилась, особенно настырно, до хрипоты, заголосили крикуны, выказывая свою прыть. Иерихонскими трубами звучали их требования:

— Бельского головой! К ответу погубившего царя-батюшку!

Толпа многоголосо подхватывала это требование, часть её с нарочитой напористостью, другая, большая — ради куража.

Князь Мстиславский поднял руку, и теребень постепенно угомонилась. Дождавшись тишины, князь заговорил, внятно чеканя слова:

— Оружничий Богдан Яковлевич Бельский не виновен перед государем. Не виновен и перед его державой. Вы настроены изветно...

Крикуны прервали его дружными возражениями, а толпа снова стала требовать Бельского на расправу, вовсе не слушая князя, хотя тот всё более повышал голос — затихла она лишь тогда, когда руку поднял Годунов.

— Слушай моё слово, слово государя нашего Фёдора Ивановича. Оружничий и в самом деле безвинен, но волю вашу без внимания государь оставить не может, и радея за тишину и мир в стольном граде, государь наш обещал выслать Бельского из Москвы.

Возликовала толпа и сразу же начала расходиться. Без всякой злобы, словно вмиг пропало всякое желание расправляться с тем, кто готовил ковы против бояр и даже против самого наследника престола царского.

Князь Мстиславский, подозрительно посмотрев на Годунова, спросил: