Знак Зевса - Анатолий Гаврилович Ильяхов

судьбы, и пошла чёрная полоса. Появились долги, и даже небольшой достаток пропал. Неизвестная болезнь свела в могилу жену и детей, а его не тронула. Вероятно, для того, чтобы дать ему возможность прочувствовать все возможные лишения! Из дома постепенно исчезло мало-мальски пригодное имущество и ценности, осталась старая рабыня, которая не ушла от него до сих пор из-за дряхлости тела и возраста. Ему бы наняться гребцом на торговый корабль или стать колонистом, благо тогда шла оживлённая вербовка на устраиваемые поселения при Понте Эвксинском («Море Гостеприимное», или Чёрное море). Он остался в Эфесе, надеясь на милость богов, но неудачи скоро не покинули его. Наоборот, они притянули ещё безысходность, заполнив опустошённую душу завистью к согражданам и озлобленностью. Он начал страдать мучительными головными болями и бредовыми снами, мир вокруг стал ему враждебным…

Кто в Эфесе знает Герострата? О друзьях, которые когда-то крутились рядом, он уже не вспоминал – от них и раньше было больше убытков, нежели пользы. Ближайшие соседи по месту жительства делают вид, что не узнают его, когда случается встретиться. Поэтому Герострат не ходит на агору, когда глашатай созывает эфесцев, и на слушания громких дел в суде его не тянет. Не принимает участия в общественных торжествах и праздничных шествиях. Не посещает театра, когда весь город с утра устремляется смотреть очередную трагедию с известными актёрами. Давно уже никто не видит Герострата в гимнасии, где остальные граждане с непонятным ему упорством тренируют тела непосильными упражнениями и состязаются между собой в играх. К чему теперь всё это!

Отмахиваясь от голодных назойливых мух, Герострат бесцельно разглядывал провисший деревянный потолок со следами побелки. В центре очаг – каменная чаша с углублением, чёрная от долгого служения. Там с вечера должны были ещё теплиться угольки. Беда, если огонь умрёт и богиня домашнего очага Гестия покинет его! Рабыня, видимо, ещё засветло ушла в поисках сухих веток.

В щемящей пустоте желудка призывно заурчало, словно военный трубач подул в буцину. Герострат нехотя встал, подошёл к стенной нише, где обычно хранились остатки с ужина. Вчера эта старуха опять приготовила варево из корней асфодели – ему и себе. О, боги, вы когда-нибудь ели асфодель? Не зря в царстве Аида асфоделью питаются лишь души умерших людей.

Пересилив отвращение, проглотил холодного месива, запил тёпловатой водой из глиняного кувшина. Глоток бы вина сейчас, хотя бы самого дешевого – прамнейского, который с утра продают в ближайшей таверне-фермополии по три обола за ведро! Герострат вспомнил, как три дня назад ему удалось неплохо отобедать у старшины кожевников. Толкаясь между паломниками у храма Артемиды, он услышал, что старшина отмечает запись имени своего сына в общинную книгу – Лексиархикон, связанную с достижением возраста эфеба – восемнадцати лет. Ожидалось семейное застолье. Как водится, пришли не только родственники. Пользуясь древними законами гостеприимства, Герострат пришёл незваным, как и ещё несколько бедняков. Параситос, нахлебник, – обычное явление для Греции! Прогнать чужака, отказать в месте за трапезой среди родни и друзей хозяина дома никто не осмеливался. Иначе можно прогневить Зевса Ксеноса («Гостеприимного»)!

В тот день им выделили отдельный стол, потчевали. Правда, пришлось отрабатывать угощение, развлекая участников пирушки остротами и смешными историями, сплетнями, кривлянием и пением. Гостям было весело, а им – сытно. На прощание кожевник вручил каждому гостю по узелку с остатками еды – по обычаю предков. Достался «гостинец» и Герострату.

Но так бывало не всегда. Иногда хозяин дома, обнаружив на пороге параситос, определял им места где-нибудь в темном углу, за крайним столом, а то и по соседству с домашними собаками, которых гости кормили отбросами застолья. Еда доставалась невероятно скудная, нередко прокисшая и малопривлекательная. Тогда даже апомагдалия, хлебные мякиши, которыми гости хозяина вытирали жирные от мяса пальцы, казались пищей богов. После использования мякиша по назначению застольники обычно бросали его голодным собакам, и тогда уже Герострат состязался в быстроте и ловкости с другими параситос и собаками. Гости, глядя на шумную свалку, смеялись до колик.

Герострат со скучающим видом глянул на знакомую дыру в потолке, куда обычно выходил дым от очага. Сейчас ему показалось, что туда исчезают не только остатки домашнего тепла, но и его жизненные силы. Зябко ёжась, он задумчиво почесал впалый живот, провёл рукой по давно неухоженной жидкой бородке. Вспомнил вдруг, что сегодня в храме состоится жертвоприношение. Вот где он добудет кусок мяса! Торопливо накинув на голое тело мятую хламиду с грязными потёками, свой всепогодный плащ, торопливо вышел. Снаружи подпёр палкой покосившуюся дощатую дверь, чтобы не отвалилась сама, а не от воров. Ни один вор не польстится на его «добро»!

На дом не оглядывался: оглянуться назад или вернуться – верный способ накликать неудачу. А сегодня нужна только удача! Рядом росло высокое дерево с высохшими старыми ветвями. Увидел, что верхушку дерева оседлала крупная чёрная птица. Ворон. Летает высоко, слышит о том, что говорят меж собой боги. Герострат никогда не кинет палку или камень в сторону вещей птицы.

Дерево и ворон остались позади, и Герострат, ощущая босыми ногами раннюю прохладу уличных камней, устремился к храму своей любимой богини Артемиды…

Храм Артемиды

Храм отстоял от городских стен в тридцати пяти стадиях (1 стадий – ок. 200 м). Довольно прямая улица, мощённая штучной брусчаткой, сменилась проезжей дорогой, выложенной широкими каменными плитами. Чахлая трава, заполонившая щели между плитами, робко вычерчивала строгие квадраты. Дорога крутилась меж холмов, направляясь в сторону долины реки Каистры, куда и направлялся Герострат.

Артемида была особо почитаемой богиней в Эфесе, среди женских божеств имела то же значение, что ее брат-близнец Аполлон среди мужских. Подобно Аполлону, стрелами она поражала внезапной смертью животных и людей, особенно женщин, если те не выказывали почтения ей. В то же время она была их защитницей, спасительницей. Появление храма в Эфесе было связано с покорением малоазийских греческих городов могущественным лидийским царём Крезом. Это случилось более чем за сто лет до описываемых событий. На этот раз Крез, самый богатый правитель своего времени, пожелал обессмертить своё имя не разорением города, а строительством храма в честь Артемиды. Этот шаг одобрил дельфийский оракул, поскольку на свою затею золота и прочих ценностей царь обещал не жалеть.

Но эфесцы, народ рассудительный, отказались принять щедрое предложение, надумали строить храм своими средствами, коими местные банкиры – трапезиты (денежные менялы) обладали в достатке. Помимо жилища для богини старейшины додумались устроить в храмовом подземелье надёжные сокровищницы – тамии – для хранения заёмных денег и ценностей