Добрые русские люди. От Ивана III до Константина Крылова. Исторические портреты деятелей русской истории и культуры - Егор Станиславович Холмогоров

Дружба с Константином Петровичем Победоносцевым стала ещё одним приобретением Достоевского в эпоху «Гражданина». Знаменитый юрист, наставник наследника Александра Александровича, в будущем обер-прокурор Священного Синода и идеолог царствования Александра III, Победоносцев становится задушевным другом Фёдора Михайловича и, хотя и был на шесть лет моложе, настоящим покровителем. Их сближает общее неприятие попугайского западнического либерализма, непоколебимая верность православию, самодержавию и народности. Но, в отличие от горячного Достоевского, Победоносцев — опытный политик и придворный.

Усилиями Победоносцева Достоевский становится своим человеком при императорском дворе. Его просят проводить регулярные нравственные и политические беседы с младшими сыновьями императора Сергеем и Павлом Александровичами. Сергей Александрович станет одним из видных консервативных деятелей и падет от руки террориста И. Каляева в феврале 1905 года. Вслед за императором Достоевского просит заниматься со своими сыновьями великий князь Константин Николаевич, несмотря на то, что он считался высочайшим покровителем либералов. Учившийся у Ф. М. Достоевского Константин Константинович становится знаменитым поэтом, писавшим под псевдонимом «К. Р.».

Наконец, Фёдор Михайлович удостаивается приема у самого наследника, Александра Александровича, безусловного лидера консерваторов, сопротивлявшихся сталкиванию России на путь либерализма. Идеи Достоевского предопределили многие аспекты политики Александра III — например, строительство железнодорожного пути на Восток, в Азию. Именно там Достоевский указывал в последнем, вышедшем уже посмертно, выпуске «Дневника писателя», подлинную судьбу русской цивилизации. Смерть Достоевского накануне воцарения государя-единомышленника стала для России не только литературной, но и тягчайшей политической потерей.

В чём сила, братья?

«Дневник писателя» позволяет Достоевскому с удвоенной энергией взяться за свой последний роман — грандиозную эпопею, роман-мистерию «Братья Карамазовы». Свободный, наконец, от унизительной нищеты и суеты, он воплощает в этом романе замыслы и мотивы множества своих произведений — перед нами настоящая энциклопедия Достоевского, приведенная в строгий порядок и растащенная на цитаты и образы.

Снова неустроенное, не имеющее формы русское семейство во главе с растленным сладострастником Фёдором Павловичем. Каждый из братьев — это воплощенный человек-идея. Митя — это человек страсти и красоты: «Красота есть не только страшная, но и таинственная вещь. Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы — сердца людей». Иван — это мыслитель-атеист, восходящий к бесчисленным спорам Достоевского с Белинским. Он пытается подорвать в третьем брате, Алеше, веру в Бога и его правосудие, своими действительно болезненно поставленными вопросами о зле, о детском страдании. Но Алеше дарована живая вера — он видел отблеск Божией благодати на лице своего наставника — старца Зосимы, а потому ничто не может поколебать его веру в воскресение мертвых, в конечное торжество Божьей справедливости.

Алеше было дано имя маленького сынишки Достоевского, унаследовавшего отцовскую эпилепсию и умершего в возрасте трех лет. Фёдор Михайлович отправился после этой трагедии в Оптину Пýстынь к её старцам и вернулся оттуда просветленным и полным образов для монастырских глав романа. Эти образы не во всём устроили ни самих монахов Оптиной Пýстыни, ни близкого к ним консервативного мыслителя Константина Леонтьева, назвавшего христианство Достоевского «розовым». Но тот тихий свет, который изливается с монастырских страниц романа, побеждает тьму, излучаемую мрачными идеями и образами одержимого чёртом Ивана Карамазова.

Однако именно высокий философствующий атеизм Ивана раскрывает адскую бездну отцеубийства, совершенного незаконнорожденным братом Карамазовым — лакеем Смердяковым. Смердяков буквально ублюдок, но куда в большей степени он ублюдок духовный — человек не только без отца и без семьи, но и без Бога и родины, квинтэссенция ненавистного Достоевскому западничества, которое, как он предчувствует, доведет Россию до пораженчества и катастрофы.

«Я всю Россию ненавижу… В двенадцатом году было на Россию великое нашествие императора Наполеона французского первого, и хорошо, кабы нас тогда покорили эти самые французы, умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе. Совсем даже были бы другие порядки» — в сотый, сто первый раз мы на волнах радио-и телестанций, на страницах либеральных газет, в блогах, встречаем вариации этой формулы Смердякова и дивимся проницательности Достоевского, уловившего самую сердцевину русоедского дискурса.

Слезинка ребенка

Конечно, самый пронзительный мотив «Братьев Карамазовых» — это проблема «слезинки ребенка»: может ли мировая гармония быть достигнута мукой хотя бы одного невинного существа? Как вообще возможно страдание невинных, как возможны бездны садизма в отношении чистейших существ?

Роман Достоевского откликается здесь на библейскую книгу Иова, в которой безвинно мучащийся праведник задает вопросы Богу о причинах своего страдания.

Мысль Достоевского далека от жалостливости и сентиментализма. Достоевский задает вопрос не о жалости, но о справедливости и через эти вопросы показывает принципиальное отличие русской православной цивилизации от западной.

Западный взгляд на Христианство состоит в следующем: грех есть преступление человека, страдание — это наказание от Бога. Наказание должно быть непременным, неотменимым и соответственным преступлению.

Но как быть с тем, спрашивает Достоевский, что в мире существует полно страданий, которые не являются платой ни за какой грех, являются чистым мучением и беспримесным мучительством. Очень часто мы видим, как мучится человек без всякого соразмерного греха. И на этом фоне страдание людей за свои грехи теряет искупительную силу. Точно так же, как грешники, а может быть ещё и поболее, мучатся и те, кто ничего не искупает, кого просто мучат. Объяснимые грехом мучения есть лишь незначительный частный случай мучений не объяснимых.

Именно этому метафизическому разлому человеческого бытия и посвящен знаменитый монолог Ивана Карамазова. В «Дневнике писателя» Достоевский разбирал речь модного адвоката В. Спасовича, защищавшего отца, который истязал дочь розгами. Речь Спасовича была построена на… обвинении маленькой девочки, оказавшейся в его изображении распущенной воровкой, непокорной и неблагодарной.

Именно такой ответ дал на вопрос о невинном страдании Запад. Мол, нет никого без греха: если мучишься, значит виноват. На этой философии возросла «протестантская этика» Запада: если ты беден и несчастен, значит, грешен, а если богат и успешен — значит, от века призван Богом к спасению.

А отсюда уже недалеко и до фашистской версии ницшеанства — если не хочешь страдать, то причиняй страдание, если не хочешь быть жертвой — будь охотником. Освободись от страдания, причиняя страдания другим.

Ф. М. Достоевский вскрыл эту садистическую бездну, лежащую в основе греховного порядка человеческой жизни. В библейской книге Господь обличает фарисействующих друзей Иова, рассуждающих о его мнимой «вине». Они мыслили о Боге недостойно. И напротив — Иов, призвавший Бога на суд и потребовавший отчета о невинном страдании, рассуждал о Боге разумно и праведно. Был прав, настаивая на том, что Бог не может и не должен допускать несправедливость и мучительство.

Достоевский устами своих героев