Поцелуй смерти - Лорел Гамильтон

Сам Дольф остался стоять, нависая надо мной и над человеком напротив. Он старался иметь устрашающий вид, и на тех, кто не привык к такому росту, обычно это действовало.

Вайскопф поднял взгляд вверх, будто смерил расстояние до головы Дольфа, и снова стал смотреть на меня. Улыбнулся, все так же держа руки сложенными на столе.

– Мой мастер не одобряет насилия, совершенного во имя нашего дела.

– И в чем это дело состоит? – спросила я.

Я не представляла, каким образом чокнутый человек мог бы выудить имя Бенджамена из нашего допроса вампира Барни, но опыт научил меня, что сумасшедших нельзя недооценивать. Сумасшедший и тупой – не синонимы. Некоторые из безумцев невероятно сообразительны. Иногда я думаю, не нужен ли определенный уровень интеллекта, чтобы стать сумасшедшим по-настоящему.

Он улыбнулся, и в карих глазах засветился легкий укор:

– Ну, Анита… можно вас называть Анита?

– А каким именем называть вас?

Он улыбнулся шире:

– Я уже так давно мистер Вайскопф или просто Вайскопф, что так будет лучше всего.

– Просто Вайскопф?

Он кивнул, продолжая улыбаться.

– Тогда я Блейк. Имена так имена, фамилии так фамилии.

– Вы думаете, что если бы я назвал вам имя, вы могли бы его проследить, а тогда, определив меня, нашли бы моего мастера.

Я пожала плечами:

– Это моя работа – выяснять обстоятельства.

– Нет, – ответил он, и улыбка пропала. – Ваша работа – убивать вампиров.

– Если они нарушают законы – то да.

Он мотнул головой. Улыбки будто и не бывало:

– Нет, Анита… то есть Блейк. Вы убивали вампиров за мелкие правонарушения. За которые бы никогда не казнили человека.

Я кивнула:

– Правила «трех страйков» для вампиров очень строгие.

Он едко засмеялся:

– Строгие? Это у вас наилучший эпитет?

– Несправедливые, бесчеловечные, чудовищные, варварские… выберите тот, который вам нравится.

– Все вместе, а более всего – чудовищные, мне это слово нравится. Человеческие законы против вампиров чудовищны и превращают людей в чудовищ, монстров. Вы стали жупелом для всех маленьких вампирчиков, миз Блейк.

– Маршал Блейк.

– Хорошо, тогда я мистер Вайскопф.

– Я не называла ни вашего имени, ни вашего звания, мистер Вайскопф.

– Да, не называли.

Кажется, он взял себя в руки, огладил лацканы черного костюма. Теперь видно было, что он черный, не темно-синий. Вайскопф пытался снова мне улыбаться. Он злился, и ни я, ни моя работа ему не нравились.

– Мы с моим мастером не верим в закон «око за око». Мы сторонники ненасилия, хотя от вас видим только насилие.

– С моей помощью правило «трех страйков» для вампиров было изменено. Сейчас мелкие преступления к этому не ведут. Чтобы был выписан ордер на ликвидацию, вампир должен нанести повреждения человеку.

– Мы высоко ценим ваши показания в Вашингтоне, приведшие к перемене закона, маршал Блейк. Это дало нам надежду, что Жан-Клод будет отличаться от тех, прежних.

– А кто это – прежние? – вмешался Дольф.

Вайскопф посмотрел на Дольфа – поднял глаза очень высоко.

– Руководители Совета вампиров, естественно, капитан Сторр. Вы же не хотите мне сказать, что будто не знаете, что речь идет о первом американском главе нашего Совета.

– Слухи до меня доходили, – ответил Дольф.

– Это не слухи, это факт.

Я сидела, стараясь сохранять неподвижность, ни одним движением или его отсутствием, ни выражением лица не выдать, что Вайскопфу может быть известно то, чего не было в новостях и чего я не хотела бы сообщать своим коллегам-полицейским.

– Тот факт, что Жан-Клод терпит Церковь Вечной Жизни и не требует, чтобы все ее члены принесли ему клятву, давал нам большую надежду.

Я постаралась не выдать своего облегчения, что он не сказал «клятву крови», потому что мне никак не хотелось входить в подробности при Дольфе. Он может знать о ней, но может не понимать, что это значит для вампира – дать клятву мастеру города.

– Но Жан-Клод потребовал ее, и мы утратили надежду.

– И решили его убить, – сказала я.

– Нет! – Вайскопф был серьезен, и мои слова его будто шокировали. – Нет, мы никогда не были сторонниками насилия. Клянусь честью своей и моего мастера, мы никогда никого не поощряли на насилие против кого бы то ни было. Нам чрезвычайно горько было видеть в новостях убитых полицейских.

– Вы выбрали вампиров, выглядящих как дети или старики, – сказала я. – Хотели воззвать к СМИ.

– Мы хотели показать СМИ, что вампиры не все красивы и сексуальны, как ваши вампиры. Мы хотели показать, что вампиры – такие же люди, разных форм и размеров, так что – да, мы выбрали эту группу специально, но мы не имели в виду, что их используют таким ужасным образом.

– Ваш мастер, Бенджамен, был и их мастером. Он ими управлял, когда они творили эти мерзости.

– Нет, мой мастер – не мастер им. Мы намеренно не пытались управлять любыми другими вампирами иначе как посредством речи и убеждения, как мог бы любой нормальный человек.

– Чушь.

Он снова не сдержал гнева:

– Я дал вам слово чести!

– Он мастер-вампир, а они ни одному мастеру не принадлежат. Это значит, что любой достаточно сильный вампир имеет над ними такую власть, какой ни у одного человека никогда не будет.

– Только если мастер того желает. Мой мастер Бенджамен много столетий весьма тщательно следит, чтобы не управлять никем, кроме себя.

– У вампиров все построено на пищевой цепи, на иерархии. Каждый обязан кому-то повиновением. Ваш мастер не свалился с потолка. Он произошел от какой-то линии крови, какого-то вампира, и обязан послушанием этой линии и своему создателю.

– Его мастер был очень давно убит охотниками на вампиров, вашим предшественником – Истребителем. Нам было сказано, что если погибнет мастер нашей линии крови, мы погибнем вместе с ним, но мы проснулись в следующую ночь. Это была ложь, чтобы мы не нападали на главу своего ордена.

– Мне известна только одна уничтоженная линия крови, и только два вампира, которые смогли при этом выжить.

– Ваши Истина и Нечестивец. Да, они выжили, как выжил мой мастер, но наша линия крови возникла и скрылась. Наш источник не хотел включаться в иерархию крови и несправедливости, но, естественно, будучи мастером и приобретая последователей, он научился ценить растущую власть выше своих добрых намерений, а они были таковыми. Он хотел, чтобы мы жили настолько святой жизнью, насколько это доступно проклятым.