Как мы делали реформы. Записки первого министра экономики новой России - Андрей Алексеевич Нечаев

крупных предприятий, бюджетной сферы. За каждым из них стоят иногда мощные политические силы. В этот момент крайне важно не поддаться соблазну раздачи пустых неисполнимых обещаний, особенно если они принимают форму бюджета страны. Этот путь весьма опасен и в политическом, и в психологическом, и в чисто экономическом плане. Он ставит на грань финансового краха предприятия, целые отрасли экономики, бюджетные сектора, которым деньги обещаны, но не даются. Они ведь планируют свои доходы и производственные программы, начинают нести собственные затраты. Нельзя быть добрым на стадии формирования бюджета и злым на стадии его исполнения. Центр тяжести в борьбе за стабильные государственные финансы должен приходиться на стадию формирования бюджета, а потом уже подкрепляться довольно жесткой политикой на этапе его финансирования и исполнения.

У Черномырдина, особенно на первом этапе, была, как мне кажется, какая-то инстинктивная боязнь давать деньги. Он едва ли тогда понимал реальную зависимость между объемами денежной массы, бюджетных расходов и уровнем инфляции. Но инфляции он искренне боялся, инстинктивно понимая ее возможные последствия в виде острого социального недовольства. Видимо, усилия Гайдара, да и всего гайдаровского правительства, а затем и Бориса Федорова не прошли даром. Мы сумели внушить власть предержащим, что раздавать деньги направо и налево крайне опасно, так как инфляция – главный враг в экономике. И усвоив это как некую религиозную догму, Виктор Степанович старался ограничить объем денежной массы и расходов бюджета, делая это иногда в самых примитивных формах. Просто неделями из бюджета ничего не выдавалось. И такие методы борьбы с инфляцией заканчивались тем, что, сначала зажав до упора кран бюджетного финансирования, правительство потом вынуждено было столь же резко его открывать. После этого инфляция, естественно, подскакивала до 25 % в месяц и случался, к примеру, «черный вторник» с обвалом курса рубля. В результате за пару месяцев спускалось то, что с огромным трудом достигалось за предыдущие полгода. Эта ситуация повторялась за то время, пока Черномырдин находился во главе правительства, как минимум дважды, если не трижды.

Справедливости ради нужно сказать, что правительству Черномырдина на всех этапах его работы приходилось весьма нелегко. Все эти годы исполнительная власть находилась в достаточно жесткой конфронтации с законодательной. Верховный Совет, а позднее Государственная Дума страдали крайним популизмом, регулярно принимая эффектные, но абсолютно не подкрепленные финансовыми возможностями страны законы. К концу 90-х было подсчитано, что принятые парламентом законы, касающиеся только социальной политики, требовали расходов, втрое превышающих весь объем бюджета страны. Ради утверждения бюджета оппозиционным парламентом правительство использовало разные ухищрения, начиная от занижения прогноза доходов бюджета и кончая формальным включением в него нереалистичных расходных обязательств. В итоге популизм Госдумы и пассивное сопротивление ему со стороны политически слабого правительства вылились в построение пирамиды ГКО для финансирования все возрастающих расходов бюджета, которая рухнула в августе 1998 года.

Отмечу, что само финансирование дефицита бюджета через выпуск государственных ценных бумаг было серьезным шагом вперед в сравнении с прямыми кредитами госбанка. Однако, когда наращивание госрасходов не согласуется с доходной базой бюджета, выпуск госбумаг приобретает характер финансовой пирамиды, которая всегда рушится. Под ее обломками оказались похоронены и начавшийся экономический рост, и финансовая стабилизация, и имидж России в финансовом мире, а главное – уровень жизни населения и нарождавшийся средний класс, основа демократического развития страны. Хотя формально крах случился при правительстве Кириенко, его основа была заложена пятилетним правлением Виктора Степановича Черномырдина и прокоммунистической Государственной Думы.

Тем не менее, повторюсь, Черномырдин, конечно, проделал колоссальную эволюцию от чистого отраслевика до человека, который сначала инстинктивно, а потом все более осознанно усвоил необходимость сдержанной и ответственной финансовой политики и научился достаточно последовательно ее проводить. И нужно подчеркнуть, что Черномырдин в какой-то момент стал гарантом продолжения политики реформ. Этот факт постепенно был осознан не только у нас в стране, но и за рубежом. У премьера установились весьма доверительные отношения с вице-президентом США Альбертом Гором, с которым они возглавляли Российско-американскую комиссию; с такими руководителями международных финансовых организаций, как глава МВФ Мишель Камдессю, президенты Всемирного банка. В 90-е годы это было крайне важно, поскольку позиция этих организаций и их готовность к предоставлению нам кредитов и отсрочке уплаты долгов во многом определяла финансовое положение страны. Отношение к России лидеров мировых финансов было связано не только с проводимой в стране экономической политикой, но и с доверием к тем людям, которые ее проводили. Если в свое время поведение ведущих стран и международных финансовых организаций в отношении России далеко не в последнюю очередь зависело от их уважительного отношения к Гайдару и к ключевым министрам его команды, то впоследствии можно смело констатировать, что оно определялось позитивным восприятием ими личности Черномырдина. Разумеется, ключевую роль в формировании международных позиций России играл президент Борис Николаевич Ельцин.

12. Правительство отступает

Я уже отмечал, что после первых трех-четырех месяцев работы правительства Гайдара у нас вырисовались довольно приличные перспективы снижения инфляции с последующим достижением финансовой стабилизации и, в перспективе, началом экономического подъема. Это подтверждало, что, несмотря на отдельные ошибки, в целом курс был выбран верный. Однако месяцев через пять жесткая финансовая политика была в значительной степени скомкана. Потом к ней пытались вернуться, но попытки эти были вялые. И обставлены они были массой всяких дополнительных обстоятельств, связанных с давлением на правительство различных политических сил и элементарных лоббистов.

Шахтеры требуют денег!

Наряду с требованиями со стороны регионов всего через пару-тройку месяцев после либерализации цен мы столкнулись с активным социальным протестом со стороны шахтеров, в первую очередь воркутинских. Они требовали заметного повышения заработной платы.

Хорошо известно, что у Бориса Ельцина с шахтерами были особые отношения. Президент и сам это признавал. Именно шахтеры в свое время помогли Ельцину в его борьбе с Горбачевым. Они бастовали до тех пор, пока к ним не обратился российский президент. И шахтеры послушались Ельцина, наглядно продемонстрировав, кто в России хозяин. Но Советский Союз канул в Лету, Россия начала реформы. И шахтеры оказались в числе первых, кто почувствовал на себе отрицательные последствия этих реформ. Тогда они поднялись на забастовку уже против Бориса Ельцина. Требования были простые: даешь зарплату!

Надо учесть, что в последние два-три года существования СССР забастовки с подобным требованием постепенно стали обыденным явлением, чуть ли не нормой. Требования бастующих часто были справедливыми, но порочен сам метод решения проблем и со стороны власти, и со стороны горняков. Пока никто не бастует – проблемы накапливаются, а как только шахтеры «залегли» под землей, нужные решения принимаются почти немедленно, да еще и с перебором. Естественно, это слишком часто толкало людей на применение крайних мер.

Еще во времена