Как мы делали реформы. Записки первого министра экономики новой России - Андрей Алексеевич Нечаев

не просто позволили шахтерам повысить зарплату, а сделали это, по сути дела, за счет госбюджета. В качестве главного аргумента приводился тот факт, что вся угольная отрасль в Воркуте, с которой и начался этот процесс, была убыточной. Все шахты, кроме «Воргашорской», находились на госдотации. Так было еще в советское время. Правда, часть дотаций была скрытой: в виде заниженных цен на материалы для угледобычи, тарифов на доставку технологических грузов и потребительских товаров на Север. Частично все это сохранилось и на первом этапе реформы. В этом смысле упреки были справедливы. Однако справедливости ради нужно заметить, что Геннадий Бурбулис разрешил шахтерам без ограничений продавать уголь за рубеж, естественно по мировым ценам, и оставлять себе выручку, частично направляя ее на повышение заработной платы.

Нельзя не учитывать, что в данном случае решался прежде всего чисто политический вопрос. Шахтеры были политически активным и достаточно агрессивным слоем рабочего класса.

Должен отметить, что особые проблемы угольной промышленности характерны для многих угледобывающих стран. При нынешних издержках и технологиях угледобыча (кроме коксующегося угля) убыточна практически везде, кроме Австралии да некоторых районов Польши и Южной Африки. Однако ее сохранение обычно рассматривают с позиций стратегической энергообеспеченности и той самой политической составляющей. Так, запасов нефти в России имеется при нынешних темпах добычи примерно на сорок лет, а разведанных запасов угля хватит на много сотен лет. Да и закрыть шахту – занятие недешевое и экологически небезопасное.

Не менее существенен и политический аспект. Во всем мире горняки – активный, хорошо организованный отряд трудящихся, имеющий сильные корни в политических партиях и энергично влияющий на политическую жизнь страны. В Германии вопрос закрытия абсолютно нерентабельных шахт, стоивших гигантских затрат для бюджета страны, решался на протяжении десятков лет. Пожалуй, лишь «железная леди» Маргарет Тэтчер решилась на жесткую борьбу с шахтерами, но и для нее это не обошлось без политических потерь.

Ситуация в угольной промышленности сильно разнится по регионам и даже по отдельным шахтам в пределах одного угольного бассейна. По мере становления рыночной экономики в России и при разумной политике федеральных и особенно региональных властей, а также собственников угольных предприятий многие предприятия, прежде всего вышедшие на международный рынок, стали вполне экономически состоятельными. Наиболее убыточные шахты пришлось закрыть.

Впрочем, не думаю, что Бурбулис тогда задавался всеми этими вопросами. В какой-то степени он действовал экспромтом. На него сильно повлияла взрывоопасная обстановка в Воркуте, боязнь социального катаклизма. Демонстрировать решительность шахтеры умели всегда. Вероятно, свою роль сыграло и естественное желание политика и просто человека понравиться людям. Геннадий Эдуардович, долго игравший роль серого кардинала при Ельцине, тогда уже начал заботиться о своей популярности в народе.

По возвращении Бурбулиса из Воркуты у него состоялся достаточно резкий разговор с Гайдаром, но слово не воробей. Обещание от лица правительства было выдано. Мы пытались как-то смягчить последствия. Сдерживали, насколько могли, выделение дотаций, вели переговоры с шахтерами о том, чтобы отсрочить исполнение принятых Бурбулисом решений. Помню, что в итоге шахтеры пошли нам навстречу и дали месяц на реализацию обещаний первого вице-премьера. Это позволило немного отсрочить резкое повышение зарплаты в бюджетной сфере, хотя вскоре сами же шахтеры подняли этот вопрос.

Вскоре мы столкнулись с другим негативным фактором. В принципе, правительство было всемерно заинтересовано в расширении экспорта, пусть даже сырьевого, и не видело ничего страшного в том, что сырьевики за счет этого повышали зарплату своим работникам. В таком случае зарплата была обеспечена валютой, то есть реальными, а не напечатанными деньгами. Кроме того, можно было через налоги и экспортные тарифы забирать у предприятий рентную часть доходов, перераспределяя ее тем же бюджетникам. Но сначала директора предприятий-экспортеров начали активно развивать бартер, чтобы не продавать валюту на рынке и скрывать истинные доходы. Эту лазейку мы сумели быстро перекрыть, установив налогообложение по бартеру большим, чем если экспортер привозил валюту. Проблема пришла, однако, с другой стороны. Очень скоро директора и собственники предприятий научились оставлять валюту за рубежом, прятать ее там, в том числе переводить на счета подставных фирм и даже на личные счета. Это стало возможным потому, что еще не было, в сущности, системы валютного контроля, да и контроль экспортных цен тоже был достаточно слабым.

Это была действительно серьезная проблема, которая до конца не решена и поныне. Мы ее увидели во второй половине 1992 года и очень быстро приняли решение о создании службы валютно-экспортного контроля. Была введена система согласования контрактных цен и тогда же летом возвращен институт спецэкспортеров для экспорта ряда сырьевых товаров. Причина такого решения состояла в том, что мы столкнулись с резким занижением экспортных цен по неопытности (желанию обойти конкурентов или поскорее получить валюту) или вследствие злоупотреблений. Последнее вскоре стало основной проблемой. И хотя возврат к спецэкспортерству с точки зрения либеральных реформ был шагом назад, на него пришлось пойти, чтобы поставить доходы от экспорта под контроль. В отличие от советских времен права спецэкспортеров были даны не только специализированным внешнеторговым предприятиям, но и многим производителям. В основном мы пытались отсечь посредников и перекупщиков.

Долги идут по кругу, или Кризис неплатежей

Параллельно с огромным давлением на правительство с целью выбить из него деньги серьезнейшей проблемой для нас стали неплатежи. Главная их причина лежала в низкой эффективности значительной части экономики. Либерализация цен, повлекшая за собой изменение основных ценовых пропорций, выявила значительное число неконкурентоспособных предприятий, фактически быстро приблизившихся к банкротству. Их резко возросшие издержки сделали эти предприятия мало жизнеспособными. Добавился и фактор спроса. Получившие свободу выбора потребители отказывались покупать низкокачественные изделия многих российских предприятий, часто предпочитая им импортные. Это касалось и потребительского, и производственного спроса. Поставки продукции в рамках сложившихся ранее производственных связей перестали оплачиваться. Однако низкомобильные предприятия (еще вчера социалистические), привыкшие жить в условиях жесткого планирования их деятельности и гарантированного сбыта благодаря хроническому дефициту всего и вся, оказались не готовы быстро перестроить свою производственную программу исходя из изменившегося спроса. Они продолжали отгружать выпущенную продукцию традиционным потребителям в надежде на будущую оплату. Сказалось и уменьшение спроса со стороны государства, наиболее болезненное для предприятий ВПК и производителей инвестиционного оборудования.

Ситуация не была одинаково драматической во всех секторах экономики, тем более на конкретных предприятиях. Многие из них, напротив, выиграли от либерализации цен и хозяйственных связей. Способность адаптации к новым условиям у разных предприятий также оказалась различной. Некоторые проходили ее вполне успешно. Однако в целом уровень взаимной задолженности предприятий нарастал как снежный ком.

И в это время мы получили тяжелый дополнительный удар с неожиданной стороны – от неэффективной банковской системы, усугубившей кризис неплатежей.

Еще осенью 1991 года, до