Сага о Бриттланде - Наталья Бутырская

Так что у меня было много времени для размышлений.

Я спал так много, как только мог, хоть сны приходили один поганее другого. В них смешивались быль и небыль, живые с мертвыми, боги с людьми. Я чувствовал, как рвется кожа на моей спине, и, выворачивая ребра и круша позвоночник, оттуда вышла Дану с лицом мертвой бриттки. Она говорила со мной, но я не понимал ни слова. Тогда она почернела, выросла до небес и превратилась в Домну. Богиня открыла рот и закричала, ее крик был черным и слизким. Небо, земля и сам воздух покрылись липкой грязью, а потом наверху вдруг открылся глаз, гигантский, с темным зрачком и белком. Он уставился прямо на меня.

— Найди меня! — проревело небо.

Тяжело дыша, я сел. Вокруг было черно, пахло дымом и сыростью. Я уставился наверх, ожидая появления того же глаза, но ничего не происходило. Не сразу я сообразил, что нахожусь в землянке, а лампа погашена. Трясущимися руками я нащупал трут, высек огонь и зажег лампу. Как смог, ощупал спину. Пальцами я мог нащупать только неровности, бугорки и шишки. Никто из меня не выходил. Это был сон. Просто сон.

Нет, это точно не обычный сон. С такими снами люди идут к мамировым жрецам, чтобы те смогли разгадать значения и подсказали, как избежать беды. У фоморовых бриттов нет жрецов. Возможно, мне мог бы помочь Живодер: у него особые отношения с бездной. Как знать, вдруг он слышит ее слова?

Я мял в руках подсохшую лепешку, отрывал кусочки корки, ломал их и кидал крошки в рот.

Рассказал ли Ульвид Фарлею, где я? Рассказал ли Фарлей Альрику о том же? Уж не пошел ли Полузубый за моим мешком? Если он отыщет его, отдаст ли хотя бы кольчугу? Может, Полузубый нарочно выжидал, пока жрец уйдет? Вряд ли бы Ульвид позволил сходить на порог Сторборга ради серебра и одной-единственной кольчуги. Что ж, если я угадал, то Полузубого ждет серьезный нагоняй, почти такой же серьезный, какой влепят и мне.

Зато теперь понятно, почему Ульвид при такой силе живет так бедно. Видать, он отдал немало серебра бриттам, причем именно этим, живущим к северу от Сторборга. В этом селении и скот получше, и железа побольше, и мужчины покрепче. Почему Ульвид не перетащил некоторых из них на юг? Может, я считаю Ульвида сильнее, чем он есть? Не зря же он таится даже от бриттов. Наверное, он только и делает, что прячется да посылает повсюду Фарлея.

А ведь восстание бриттов три года назад… Кто его начал? Кто поднял всех бриттов по всему острову? Кто, если не Ульвид? Может, потому он нынче и говорит чушь насчет мира между нордами и бриттами, понял, что одолеть нас не сможет.

Я ходил кругами, отщипывал кусочки лепешки, подкидывал их и ловил ртом, вспоминал о Сторбаше, об отце и маме, пел придуманные Хвитом песни. Осмотрел каменный очаг, сложенный так необычно, пытался заглянуть в трубу, затем положил в него одно полешко и смотрел, как дым уходит наверх. Камни очага разогрелись, и запах сырости ушел. Затем я подтащил лавку поближе к стенкам очага, лег, едва касаясь спиной камней, и от тепла снова уснул.

Скрипнула тяжелая дверь. Легкое позвякивание железа. Я распахнул глаза, но масло в лампе давно выгорело. Темно. При мне ни топора, ни даже ножа. Чужое дыхание. Я слышал чужое дыхание, а рунную силу — нет. Безрунный? Кто? Во всем селении нет ни одного безрунного.

Два шага. От двери до меня всего два шага. Я вскочил и прыгнул на чужака. Холодная рука схватила меня за горло, сдавила и вшибла в стену.

— Ты не ищешь, — прошипел он. — Ты не ищешь меня.

— Радуйся, — выдавил я. — Найду — убью.

— Найди. Убей.

От него не веяло силой, но я не мог разжать ледяные пальцы на своем горле. Пнул его ногой, еще раз — будто в стену долбил.

— Найди…

Он разжал пальцы и исчез. Я, не переводя дух, бросился к двери, ударил плечом и… проснулся на полу. Камни очага еще не остыли. На всякий случай проверил выход: закрыт и подперт. Чужак приходил во сне.

Лучше пока не спать.

Я подкинул еще одно полешко, раздул погасшие угли и снова принялся бродить по дому кругами. Взял последнее полено, будто это топор, и начал дубасить стены, представляя на их месте то Ульвида, то Живодера, то Полузубого. Когда деревяшка раздробилась на щепки, я подобрал самую длинную тонкую и зажег на ее конце огонек, осветивший землянку.

Время тянулось медленно. Когда заканчивалась одна лучина, я поджигал следующую и глядел на ровный недвижный огонь. Еда закончилась, ведро в углу воняло, и в доме снова стало холодно и стыло.

Наконец я услышал, как за дверью послышалась возня, а потом увидел блеклый свет.

— Выходи, — сказал Полузубый и отошел в сторону.

Свежий холодный воздух показался сладким и дурманящим после нескольких дней в землянке.

— Ну и воняешь же ты!

Полузубый выглядел очень довольным, разве что не улыбался в половину зубов.

— В следующий раз выберу столб, — буркнул я. Накопленную дремоту как рукой сняло.

— Мы тебе подружку привели. Идем познакомлю.

И бритт пошел в центр деревни, к столбу. Я поплелся за ним. Всё лучше, чем оставаться одному.

Столб на этот раз был занят не мной. Как и в тот раз, его обступили бритты, вот только не плевались и грязь не кидали. Бабы что-то бурно обсуждали, но без злобы, мужчины смотрели с любопытством. Сзади на меня наскочил Живодер, потыкал пальцем в спину, сказал что-то о шрамах и Домну, я не глядя двинул локтем под дых и полез расталкивать толпу. Раз уж там моя подружка, так, может, нордку приволокли?

Спиной к столбу, привязанная за локти и щиколотки, стояла девушка, от красоты которой я оцепенел. Высокая, на полголовы выше меня, крепкая, пышущая силой и здоровьем, с гривой ячменных волос, заплетенных так, чтобы они не падали на лицо. Плечи в развороте не уступали моим, твердая грудь вздымалась так, что чуть не рвала мокрую рубаху. Бешеный взгляд серых глаз. Через все лицо проходила синяя широкая полоса, скрывающая черты.

— Шининмаре иссендунессен! — выкрикнула она, плюнув в ближайшего бритта.

Я не понял ни слова, но готов был поклясться бородой Фомрира, что это какое-то ругательство.

— А́ллах! Крейтур! Ассхоль! Нил! Скомнэм!

Все ее слова я повторял про себя, чтобы запомнить. Хоть смогу отличить, когда она ругается, а когда нет.

— Нравится? — спросил Полозубый. — Гляди, это ма́лах. Повезло, что наткнулись на нее.

— Так вы за ней ходили?

— Не совсем за ней, за любым малахом. Но баба лучше, они болтать любят.

— А зачем? Тут целая деревня баб, — спросил я, не отводя глаз от девицы.

— Нам незачем, жрец попросил. Видишь ли, хочет он пойти к малахам и рассказать им о своем боге, но малахи не любят чужаков, убивают каждого, что входит в их леса. Так он вбил в голову, что если он заговорит с ними на их языке, его не утыкают стрелами. Дурак. Но за живого малаха он обещал хорошую цену.