Меч и крест - Лада Лузина

— Нет, — честно призналась она. — И думаю, что никогда не буду.

Мысленно Маша уже стояла на улице — уже бежала по Владимирской домой, на Яр Вал, хмуря брови и выискивая в кладовке памяти то самое похожее лицо, чувствуя, что именно в нем, так испугавшем профессоршу Прахову, и таится главный знак этого, уже оставленного позади часа.

— Я приглашаю вас! — решительно объявил Михаил Саныч. — Окажите мне честь. Нет, будьте великодушны — мне просто необходимо выговориться сейчас перед кем-то. А вам я поверил сразу. Сейчас. Вдруг! Как своей сестре. У меня есть сводная сестра Нюта. Я расскажу вам о ней. Едемте, Надежда Владимировна?! — В его вопросе послышалось странное лихачество, словно он решался на отчаянный поступок… Но это не имело значения.

Она ничего не могла ему объяснить, и лучшим выходом было просто согласиться и, выйдя с ним из дома на Трехсвятительской, 10, выйти из дома на Десятинной, 14, и его жизни, исчезнув в другом времени и пространстве. Они спустились по лестнице, и ее спутник подал ей руку все с тем же заметно решительным видом. И вставляя свою неухоженную, лишенную перчаток ладонь в бархатный изгиб его локтя Маша вдруг поняла, что решение относиться к нищей мещанке в дрянном и потертом платьишке как к великосветской барышне — и впрямь в своем роде подвиг, и неожиданно поймала себя на том, что ей жалко прощаться с ним.

Страшно оставлять его тут одного — такого неприкаянного, несчастного, одинокого, гениального, милосердного — неумолимо обреченного на причисление к своим двенадцати апостолам, списанным с кирилловских сумасшедших.

Она остановилась и посмотрела на него с внезапной и щемящей болью.

«Неужели ничего нельзя изменить?»

Он замер, держа ее взгляд, и растаял в улыбке:

— Почему вы смотрите на меня так? Что вы видите?

Но она лишь молча покачала головой и, прошептав про себя «прощайте», шагнула за порог.

— Вы оступились, — подхватил ее под локоть художник. — Почему вы вскрикнули? Вам больно?

Он опустился на одно колено, ощупывая ее бесчувственную лодыжку.

— Bay!!! — вырвалось у Маши.

И она уже не в силах была думать, насколько неуместно американизированное Дашино «Bay» здесь и сейчас, потому что…

Зимний вечер… Скучно что-то…

И от лампы пали тени…

Мне развлечься есть охота…

Не пойти ли к Семадени…

Б. А. Семадени. «Зима»

Перед ней лежала площадь у Андреевской церкви, засыпанная рыхлым глубоким снегом! Снег падал с неба большими ватными хлопьями. В центре горел костер, и у него, грея большие руки, стоял бородатый и грузный извозчик в армяке с шерстяным кушаком, знакомый ей по черно-белым газетным гравюрам. А за его спиной, на Старокиевской горе, возвышалась знакомая ей по черно-белым дореволюционным снимкам Десятинная церковь с пятью толстыми луковками-куполами, с тяжелым каменным телом, с князем Владимиром в каменном гробу. Ее правый бок окутывал белым одеялом заснеженный, воспетый Тютчевым сад Муравьева, царивший сейчас на месте бездонного яра. Тот самый, где было

…сладко отдохнуть.

Все веет тишиною.

И даль безмерно хороша.

И выше уносясь доверчивой мечтою,

Не видит ничего меж небом и собою

На миг восставшая душа,

знакомый ей по черно-белым строчкам поэта, гостившего в усадьбе ныне покойного и похороненного в фундаменте Андреевской церкви статского генерала, в числе прочих именитых гостей.

Теперь в окнах этого первого по Андреевской и последнего по номеру дома, из которых любовался вечным творением Растрелли сам цесаревич, восседавший ныне на троне под номером Александр III, а тридцать лет спустя будет любоваться еще не родившийся ныне молодожен Булгаков, поселившийся здесь со своей единственной венчанной женой Тасей Лаппа, — горел свет.

Свет теплый и желтый. А армяк на извозчике был темно-синим. И мимо них просеменила какая-то дама в голубом, отороченном мехом коротком пальто и капоре с лиловыми лентами, аккуратно неся перед собой сиреневую шелковую картонку и машинально смахивая с нее снег покрасневшей от холода рукой.

Черно-белое время было цветным!

И все это вместе было так «безмерно хорошо», так невозможно и желанно, что Маша забыла, что собиралась выйти из этих дверей совсем в иной день и час. Напротив, поймала себя на безумной, но упоительно счастливой мысли о том, что она, наконец, попала домой! И что, выйди она сейчас в лето XXI века, она бы не знала, как называется кофейня слева и что продается в магазине справа. Но знает наверняка, что в двух деревянных особняках на резком изгибе улицы, на месте еще не построенного 34-го красного дома-терема, живут наследники писателя Михаила Грабовского, водившего близкое знакомство с Шевченко, Костомаровым и Кулишом. А Андреевская церковь стоит сейчас на другой — пещерной церкви Святого Сергия Радонежского, расположившейся в двухэтажном цокольном здании под ней, и в здании этом ровно шестнадцать комнат…

— Вы замерзнете, Надежда Владимировна, — вытащил ее на свет Михаил Врубель. На ее плечах оказалось мужское пальто, не замеченное ею раньше. — Ну и ранняя зима нынче… Эй! — окликнул кавалер пританцовывающего у костра извозчика с разрумяненным водкой носом. И, видно, отчаявшись дождаться забывчивого клиента, Петух косолапо бросился к ним.

Маша порывисто шагнула в пушистый и рыхлый снег, осознав теперь, почему так разжалобили художника ее шелковые туфли. Нога провалилась в снег по самую щиколотку. А Маша Ковалева стремительно провалилась в прошлое, ставшее вдруг мокрым, холодным, разноцветным, пахнущим настоящим. И ее восставшая душа вырвалась, разрослась, растворилась, затанцевала в веселых снежинках, совершенно не собираясь возвращаться ни в саму Машу, ни в породивший ее век.

— На Крещатик к Семадени, — наказал Михаил Александрович Петуху.

— Это рубля два будет, барин, — неуверенно пробасил тот, искоса глядя на странного барина в белых чулках и, судя по всему, заламывая совершенно немыслимую цену. Но барин лишь бесшабашно отмахнулся от него и, подсадив спутницу в сани, торопливо накрыл ее ковром до самого подбородка.

— Эдак и заболеть не долго. Вы с Подола ко мне шли? — Его лицо совершенно разгладилось, он показался ей похожим на десятилетнего ребенка, радостно нянькающегося с глупым и неуклюжим дворовым щенком.

— А можно, можно? — с безудержным щенячьим восторгом прошептала Маша, задыхающаяся от морозного, чистого и невозможного, нового воздуха. — Можно проехать через Бибиковский? По-ж-ж-жалуйста!!!

— Слышал, что барышня сказала? — рассмеялся Врубель. — Пошел!

— А ну, пошла! — поторопил Петух вожжами рыжую кобылку. — Па-берегись!

* * *