Начало конца комедии - Виктор Конецкий

– В Метрополитен музей, – сказала Пэн.

– О'кэй! – сказал я.

– Знаешь, почему ваш великий Маяковский мало известен у нас? – спросил Адам.

– Переводить сложно, – сказал я.

– Нет! Он написал в "Бруклинском мосту": "Отсюда безработные кидались в Гудзон вниз головой". А они кидались в Ист Ривер, потому что мост, именно через Ист Ривер, а не через Гудзон. И мы ему этого никогда не забудем. Разве ты простил бы мне, если бы я поставил Василия Блаженного на место Исаакия? – ядовито объяснил Адам и повернул по авеню Америки направо. Мне же казалось, что Метрополитен музей должен быть по левой руке. Ночью я внимательно проглядел планы Нью-Йорка, и штурманская память теперь все время работала впопад и невпопад, она не выключалась.

– Мы не туда зарулили, – сказал я. – Метрополитен слева.

– Не может быть! – воскликнул Адам. – Пэн, дорогая, ты как думаешь?

– Разбирайтесь сами! – заявила Пэн, переходя на французский.

– Значит, Маяковский спутал реку с протоком и это ему никогда не простится? – спросил я, гордясь в душе тем, что знаю, что Гудзон и что Ист Ривер, и потому в этом вопросе длиннее Маяковского.

– Дружище, ты прав! Нам в обратную сторону! -согласился Ад. – Боже, куда они лезут?! Боже, наши пешеходы самые неожиданные в мире! Какое удовольствие ездить по Австралии!

– Нет, лучше всего по Новой Зеландии, – сказала Пэн. – Осторожнее – собака!

Ад затормозил перед бесхозной собакой на 47-й стрит. Собака была дворняга, черная с белыми ушами. Она немного покружила на перекрестке, потом уселась на проезжей части. Полторы сотни автомобилей остановились и загудели. Дворняга если и нервничала, то чуть-чуть. Она, сидя, повиливала хвостом и крутила головой. И все водители продолжали сидеть на своих местах, в своих карах и возмущенно крутить головами, но никому не приходило в голову вылезти и прогнать собаку.

– Ад, вылези и прогони собаку! – сказала Пэн.

– Почему бы тебе не размяться самой, дорогая? – спросил Ад.

– Давайте, буржуи, я вылезу, – предложил я.

– Нет-нет! Ты наш гость! – сказал Ад, ревя клаксоном.

С правой стороны перекрестка также ревел огромный "форд". За его рулем сидел хилый юноша лет пятнадцати.

– Он напичкан наркотиками, – сказал Ад, – как Наполеон был напичкан идеями. Вот вылезешь, чтобы прогнать собаку, а он тебя и переедет! Потому-то я и не могу разрешить такое дело гостю.

– Почему же ты посылал на такое опасное дело Пэн? – удивился я.

– Просто он знал, что я скорее соглашусь здесь ночевать, чем вылезу! Я ленивая женщина, – объяснила Пэн, задирая коленки на приборную доску. Боже, какие у нее были коленки! Я даже перестал глядеть на собаку. Адам это заметил и сказал:

– Хорошо, что Пэн не делает из этого дела кремлевских тайн, как ты находишь?

– Давай не будем о политике, – сказал я.

– Ад хотел сказать про мадридские тайны или про бамбуковый занавес, да, Ад? – поправила Пэн, смягчая углы.

К сидящей на перекрестке собаке подбежала еще собака. Сидящая собака, ясное дело, вскочила, и они начали обнюхиваться. А с тротуара к ним рвалась третья собака, но ту хозяйка крепко держала на поводке.

– И ни одного полицейского! – воскликнул Ад. -Когда-нибудь собаки нас погубят! Я знаю людей, у которых уже по десять собак! Ты читал мой роман "Четверг верхом на понедельнике"? Прости, дружище! "Четверг верхом на мотоцикле"?

– Кажется, нет, но название мне нравится, – сказал я.

– Название придумала я, – сказала Пэн. – Не гуди больше, Ад, они привыкли, а у меня заложило уши.

Собаки действительно совсем не реагировали на вой вокруг. Так чайки плевать хотят на туманные вопли буя и умудряются спать, сидя верхом на нем.

– Что ты собираешься купить своей любимой? – спросил Адам.

– Шубку за двадцать пять долларов, – сказал я без колебаний, так как предварительно обсуждал этот вопрос с матросами-товароведами.

– Это не самая дорогая шубка, – заметила Пэн. – Из чего она?

– Из дерибаса, – сказал я.

– Наверное, это новый материал, – сказала Пэн. – Я еще про такой не слыхала. Где они продаются?

– Угол Хюстон-стрит и Первой авеню, – сказал я. -Польские и еврейские лавочки.

– Великолепно! – воскликнула Пэн и захлопала в ладоши. – Я так давно хочу забраться куда-нибудь в катакомбы. Едем за шубкой! Нечего нам делать в Метрополитен!

Собаки наконец убежали с перекрестка, и машины рванулись вперед, напрыгивая друг на друга.

– Пэн, дорогая, куда это мы приехали? – через минуту спросил Адам. – И почему тут так много разных красивых флагов?

– Это Организация Объединенных Наций, дорогой, – объяснила Пэн.

– Не может быть! – воскликнул Адам.

– Мы здесь первый раз с тобой поцеловались, – со вздохом сказала Пэн. – Это было девять лет назад. Здесь нью-йоркские влюбленные традиционно назначают свидания, – объяснила она мне.

Магазинчики вдоль Хюстон-стрит вывернули свои желудки наизнанку и положили на тротуары, чтобы ловить покупателей. Так ловит неосторожную живность кишечнополостный моллюск. Хозяева тянули к прохожим щупальца порнографических картинок, высохших фломастеров, гипсовых мадонн, стеклянных Чаплинов, пышных связок лука из синтетики, можжевеловых венков, подгнивших от долгого лежания на свежем воздухе ботинок, джинсов по доллару и рождественских открыток с голубками и ангелами.

Мы вошли в магазинчик, на дверях которого было написано: "Покупай! Дешево даю!"

Хозяин почуял необычных покупателей и скользнул навстречу.

– Мистер, моему другу нужна шубка, – перешел Адам на английский. – Какой размер у твоей любимой, дружище?

– О! Здесь говорят русски! – заявил хозяин. Прошу вниз, уведу подпол, там тихо, будет любой выбор, шубы великолепны, здесь берут все торгпреды – для своих начальников за океаном, отличный товар! Всего тридцать долларов штука!

– Это и есть дерибас? – спросила Пэн, она уже накидывала себе на плечи рыжую шубку с гусарскими ментиками.

– Да-да! – сказал я, делая Пэн страшные глаза.– Ад! – шепнул я. – Ради бога! попроси Пэн молчать! Пусть она здесь молчит, как рыба! Только объясни ей это на каком-нибудь малайском…

Он что-то сказал жене на непонятном языке. И Пэн послушно приложила пальчик к губам.

Хозяин, похожий на Де Голля габаритами своего носа, открыл люк в полу магазинчика, и мы полезли вслед за ним по шаткой лестнице в подпол, серьезно рискуя поломать шеи.

– Я не побоюсь сказать, – продолжал между тем Адам гнуть свою линию, – что в последнем романе одним махом двинул вперед весь повествовательный жанр, отважившись ради этого на мистификацию и запугивание читателя… Пэн, осторожно! Чертовски низкая балка! Послушайте, мистер, нельзя ли побольше света?.. Понимаешь, дружище, я пошел левее Фицджеральда и Флобера в желании околдовывать, в стремлении к волшебным чарам – это просто-напросто одно из качеств моей натуры, от которого я, вообще-то, когда-нибудь, возможно, еще и избавлюсь! Здесь как на корабле?! – воскликнул он, спустившись с последней ступеньки в тесный, забитый по самую завязку дерибасовскими шубами подвал. -Ты потому нас сюда и привел?.. Да, возможно, когда-нибудь я излечусь от желания околдовывать читателя, но это будет еще не скоро, да, Пэн? Какой размер у твоей женщины?