Псы господни - Александр Афанасьев

Мирное время быстро и сильно, в считаные месяцы изменило Генералиссимуса. Он растолстел, обрюзг и теперь гораздо больше напоминал традиционного племенного африканского вождя, чем раньше: говорят, знаменитого Лобенгулу могли нести только десять сильных воинов одновременно. Его лицо было нездорового цвета, серое, а глаза красные от излишеств, которые он себе позволял. Пока он сидел в Аддис-Абебе в отеле или мотался по приграничью, рискуя получить снайперскую пулю или оказаться в бомбовом прицеле итальянского истребителя-бомбардировщика, случайно нарушившего границу, – он держал себя в форме. Не в последнюю очередь потому, что бы несчастен и сильно нервничал. Сейчас благодаря тайным соглашениям немцев и итальянцев он заполучил в свои руки власть, фактически стал генерал-губернатором и одновременно военным руководителем страны, в основном восстановил свои прежние связи относительно контрабанды – и денежки снова потекли в карманы. Как и всякий счастливый африканец, он отреагировал на свое счастье безумным удовлетворением двух своих основных инстинктов – жрать и трахаться. И то и другое он делал совсем уже в неумеренных количествах.

Как обычно это и бывает у африканцев, с возрастом вкусы Генералиссимуса стали склоняться к педофилии: в его гареме было около ста пятидесяти маленьких девочек, с одной из которых он сегодня провел ночь… а может быть, и не провел – не вспомнишь. В основном эти девочки были куплены на базаре – здесь ценились мальчики, воины и добытчики, а девочек могли просто продавать на базаре, если они кому-то были нужны. Забеременевших от него девочек варварски убивали – для этого во дворе была яма, в которую их закапывали по плечи, а потом забрасывали камнями. Все было по законам шариата (Генералиссимус не верил в шариат, но демонстративно придерживался основных его принципов). За изнасилование в этой стране убивали женщину, как допустившую внебрачную связь. Семья часто была не против: изнасилованная была никому не нужна, а кормить ее тоже никто не хотел…

Страной Генералиссимус почти не правил: за него это делал его старший сын Абу. На четверть белый, он был капитаном морской пехоты Итальянского королевства[108], добросовестно отслужил в армии и сейчас возглавлял одновременно и боевые отряды хабр-гадир, и службы безопасности колонии. Генералиссимусу подчинялась только набранная им гвардия, охранявшая его сейчас. Проблему возможного государственного переворота Генералиссимус решил просто: в Швейцарии у него лежало завещание, открывавшее сыну доступ к тайным номерным счетам после его смерти, но только после ненасильственной смерти. Сын знал об этом. Сколько там лежит денег, сын не знал, но подозревал, что у наркоконтрабандиста и атомного контрабандиста денег должно быть более чем достаточно. Так что сын был больше всего заинтересован в том, чтобы отец был жив и здоров. По этой причине Генералиссимус редко появлялся на людях. В сущности, ему не так много было теперь надо. Вкусно и сытно пожрать, а потом новую маленькую девочку. Вот и все.

Когда прорыгавшийся Генералиссимус вышел из ванной, девочки уже не было. На шелковых простынях – он видел такие в одном фильме про любовь, растрогавшем его до слез, и сразу заказал себе, – остались только пятна, доказывающие, что что-то все-таки было…

И хорошо. Генералиссимус все-таки был вождем своего народа и должен был доказывать это, в том числе и демонстрацией своей мужской силы.

Появился его помощник, тощий, сутулый, похожий на богомола. Не говоря ни слова, он преподнес генералиссимусу накидку, в которой он предпочитал разгуливать по своей вилле, как римский сенатор. Или как женщина…

– Что на сегодня, хитрая ты скотина… – промолвил Генералиссимус.

– Калвертон Альберт ждет вас с утра, Ваше сиятельство…

Калвертон Альберт был портным – одним из лучших портных, и не в Африке, а в мире. Генералиссимус был одним из его лучших клиентов: толстел так быстро, что то и дело приходилось заказывать обновки. А обновок надо было много – помимо гражданских костюмов, нужны были несколько мундиров, каждый на свой случай, и даже церемониальная племенная одежда. Каждый раз Альберт прилетал замерять необъятную талию Генералиссимуса и требовал денег и за это, но Генералиссимус безропотно платил. Как-то раз он услышал от человека с волосами цвета легкого металла и глазами цвета стали, что правильно пошитый костюм может скрыть полноту, и уверовал в это, как в Святое Писание. Рейхскриминальдиректор доктор Манфред Ирлмайер вообще-то шутил, но Генералиссимус принял его слова за чистую монету. Впрочем, Альберт и в самом деле был гением – хоть при этом и геем.

– Что на обед?

– Теленок в соусе, ваша светлость.

Генералиссимус любил простые блюда.

– И еще приехал человек от Клода Даля, обсудить переделку интерьеров, ваша светлость.

Клод Даль, парижский декоратор (точнее, уже его наследники), немало обогатился от Генералиссимуса. Едва заполучив в свои руки казну, он принялся проматывать ее – отчаянно и помногу. Отдельным требованием была интеграция в любой предмет мебели – будь это и гарнитур а-ля Ришелье мощной стальной конструкции, чтобы все это не развалилось под телом Генералиссимуса…

– Скажешь, приму завтра…

– Слушаюсь…

Тяжело и неотвратимо, как тысячефунтовый бегемот, Генералиссимус пошел в столовую, где его ждал обед.

Примерно в это же самое время сын Пожизненного Президента – Абу Мохаммед Айдид, еще не потерявший стройность человек средних лет с европейскими чертами лица и кожей цвета какао – ехал в бронированном «Пульман-Лимузине», который не могли доконать даже местные дороги, столь тщательно и прочно он был сделан германскими инженерами. Впереди шел бронетранспортер, а сзади – два бронированных внедорожника и грузовик с солдатами. С меньшей охраной Абу Мохаммед Айдид по городу не передвигался.

Он был неглуп, как неглуп был и его отец. Он понимал, что он давно уже не вождь племени, ни реальный, ни потенциальный, а всего лишь винтик в огромной и безжалостной машине, которую создал не он и которую он, конечно, не сможет остановить при всем желании. Шестерни провернутся, и машина пойдет крутиться дальше, с вязким чавканьем перемалывая людей. Те, кто управляет этой машиной, – лицемерны и ханжески благочестивы, но при этом готовы убивать и убивать. Он попытался наладить контакты с теми, кто, как он думал, против всего этого, и с ужасом убедился, что они тоже в системе, хорошо, что успел дать задний ход. Казалось, что выхода не было, хотя… и против них было противоядие…

Ему казалось, что он нашел его. Пусть белые убивают белых. А он постоит в стороне.

Тяжело попирая колесами разбитый асфальт улицы Короля Виктора Иммануила Четвертого, конвой машин выехал на набережную Могадишо. Дальше был грузовой порт, некогда самый загруженный на восточном побережье Африки и теперь только начинающий оживать. Порт, далеко выдающиеся в море бетонные улицы, образующие естественные гавани для судов, строили британские инженеры.