Время умирать - Уилбур Смит

Закончив осмотр отряда, он вернулся в начало строя и обратился к ним для начала по-шангански:

— Нам с вами предстоит разобраться с этими дерьмоедами из ФРЕЛИМО, — негромко сказал он, и сержант Альфонсо по-звериному оскалился.

Клодию Монтерро, закованную в наручники, вели по темной неровной дороге две охранницы и эскорт из пяти человек. Скованные за спиной руки не давали ей возможности поддерживать равновесие, и она то и дело спотыкалась и падала. Вскоре ее колени покрылись кровоточащими ссадинами, а весь этот переход постепенно превратился в какой-то мучительный кошмар.

Казалось, ему не будет конца. Час за часом они шли, и каждый раз, когда она падала, сержант говорила что-то на языке, которого она не понимала. С каждым разом она затрачивала все больше усилий, чтобы удержаться на ногах, так как невозможность балансировать руками требовала от нее максимальной собранности.

Ей так хотелось пить, что слюна превратилась в липкую пасту, ноги болели, а руки, долгое время находившиеся в непривычном положении, затекли и похолодели. Иногда она слышала голоса вокруг, а раз или два почувствовала дым от сигарет и увидела отсвет лагерного огня или парафинового фонаря. Из этого можно было сделать вывод, что она все еще на территории, контролируемой РЕНАМО.

Переход закончился внезапно. Она предположила, что они все еще неподалеку от реки. Она чувствовала идущую от воды прохладу и видела высокие силуэты речных деревьев на фоне ночного неба, а кроме этого она чувствовала запахи, говорящие о присутствии множества людей. Вонь подгоревшей пищи и дров, запах нестиранной одежды, человеческого дерьма и помойки. Наконец ее провели через ворота из колючей проволоки в небольшой лагерь, где держали пленных, и подтолкнули к одному из блиндажей.

Две охранницы, подхватив Клодию под руки, подтащили ее к земляным ступенькам, ведущим вниз, и столкнули куда-то в темноту, так что она споткнулась и еще раз упала на израненные колени. Дверь за ней закрыли на засов, и темнота стала непроницаемой.

Клодия попыталась встать, но, когда захотела выпрямиться, ее голова уперлась в низкий потолок. Потолок был из неотесанных деревянных брусьев, кое-где даже с корой. Она стала пятиться назад, вытянув пальцы за спиной, пока не нащупала дверь. Дверь на ощупь была грубая и шершавая. Она налегла на дверь всем телом, но та даже не дрогнула.

Пригнувшись, чтобы не удариться головой, она обошла свою камеру. Стены были земляными. Помещение было крошечным, примерно шесть на шесть футов. В дальнем углу она обнаружила единственный предмет обстановки. Обследовав его ногой, она поняла, что это старое железное ведро. Исходившее от ведра зловоние ясно говорило о его назначении. Она обошла комнату по периметру и вернулась к двери.

Жажда, мучившая ее, стала невыносимой, и она крикнула через дверь:

— Пожалуйста, принесите воды! — Голос ее был похож на хриплое карканье, а губы пересохли настолько, что готовы были потрескаться. — Воды! — закричала она снова, потом вспомнила одно испанское слово и, в надежде, что на португальском оно звучит также, закричала: — Agua!

Бесполезно. Земляные стены, казалось, поглощали все звуки. Она отползла в дальний угол и затихла там. Только сейчас она осознала, как устала физически, да еще эти наручники, которые мешали ей улечься на спину или на бок. Она попыталась найти положение, в котором ей бы было наиболее удобно, и наконец, усевшись в углу, успокоилась и задремала.

Холод и еще что-то разбудили ее. Поначалу она даже не сообразила, где находится. На мгновение ей показалось, что она вернулась в дом отца в Анкоридже. Она окликнула его:

— Папа, где ты?

Потом почувствовала сырость и вонь, царящие в камере, холод и боль в руках и вспомнила, где она. Отчаяние захлестнуло ее, как черная волна накрывает одинокую лодку в открытом море, и Клодия почувствовала, что тонет в ней. Затем она снова услышала звуки, разбудившие ее, и замерла, ощущая на лбу и шее холодную испарину.

Она тотчас же поняла, что это такое. Клодия не страдала большинством присущих женщинам фобий, поэтому ее не пугали пауки и змеи. Но это было нечто другое, что заставило замереть ее на месте. Она сидела прямо и слушала звуки копошащегося рядом с ней существа. Она вглядывалась в темноту, пытаясь определить размеры животного.

Вдруг она почувствовала прикосновение холодных лап. Острые маленькие коготки впились в ее кожу. Это была крыса, судя по весу, размером с кролика. Она дико закричала и вслепую стала бить ногами во все стороны. Наконец, перестав кричать и забившись в угол, девушка обнаружила, что трясется от страха.

— Хватит, — сказала она сама себе. — Прекрати. — И огромным усилием воли взяла себя в руки. В камере восстановилась абсолютная тишина, крыса убежала, напуганная дикими криками Клодии. Но та теперь не могла снова заставить себя сесть на грязный пол, в страхе, что животное вернется.

Несмотря на глубокую усталость и истощение, весь остаток ночи она простояла в углу. Она дремала, почти проваливаясь в сон, затем резко просыпалась. Так она засыпала и просыпалась несколько раз, когда, проснувшись в очередной раз, обнаружила, что темнота уже не такая непроглядная и кое-что видно.

В ее темницу откуда-то проникал свет, и она разглядела, где его источник. Через бреши и щели в деревянном потолке, наполовину заваленные глиной и землей, наполовину заросшие травой, проникали слабые лучи солнца. Из трещин в потолке неопрятно свисали пучки жесткой травы.

Клодия с опаской осмотрелась, но крысы не было видно. Она, должно быть, исчезла в одной из больших щелей между досками в стене.

Она подошла к источающему зловоние ведру и только теперь осознала всю тяжесть положения, в котором оказалась. Ее руки были скованы за спиной, и она не могла справить нужду.

Ее пальцы практически потеряли чувствительность, но в отчаянии она все же сумела ухватиться за кожаный пояс и постепенно поворачивать его, пока застежка не оказалась на пояснице. Она тихо всхлипывала, боясь, что не сможет сдержать естественные позывы организма, пока неуклюже расстегивала пряжку пояса.

Она за это время так сильно похудела, что стоило ей только расстегнуть пояс, как брюки сами соскользнули вниз. Зацепив большим пальцем руки резинку нижнего белья, она стянула его до колен.

Всегда крайне брезгливая, привыкшая к чистоте, Клодия поняла, что будет для нее в заключении наихудшим: она была лишена возможности подмыться. Зарыдав от очередного унижения, она начала снова натягивать одежду.

Ее запястья воспалились, а руки болели от отчаянных усилий выполнить простейшие движения. Она свернулась калачиком в углу, и вонь от сточного ведра, казалось, проникает в самую глубину ее души.

Одинокий солнечный луч, проникавший через дырявый потолок, блестящим солнечным зайчиком закрепился на противоположной стене. Ей нравилось смотреть, как он передвигается по земляной стене, он как-то согревал и радовал ее, притупляя острые края отчаяния.