Ковчег детей, или Невероятная одиссея - Владимир Липовецкий

— Это ваш человек? — спросил он Бремхолла.

— Да, а в чем дело?

— Вопросы буду задавать я. Почему у вас отдельный вагон? И с какой целью вы едете в Россию? — Его английский был далек от совершенства.

— Я не обязан вам отвечать.

— У нас есть подозрение, что вы везете оружие и контрабанду.

— Дверь открыта. Можете заглянуть. Видите, вагон пустой.

— И все же я обязан его осмотреть.

— Милости прошу, если это вам интересно.

Офицер с одним из солдат забрался в вагон. Сейф, обтянутый парусиновым чехлом, был единственным предметом, который мог привлечь внимание. Японец подошел к нему и попытался сдвинуть с места. Сейф был, хотя и небольшим, но достаточно тяжелым. Офицер постучал по нему пальцем и услышал металлический звук.

— Что это?

— Это сейф.

— Не соизволите его открыть?

— Не соизволю.

— В таком случае нам придется его конфисковать.

— На это у вас нет права. Между американскими и японскими оккупационными войсками есть соглашение, которое вы пытаетесь нарушить. К тому же, если вы решитесь вынести сейф, мы окажем сопротивление. Сами понимаете, к каким осложнениям между нашими странами приведет эта стычка. Подумайте о своей карьере, лейтенант.

Японец стоял в нерешительности, не зная, как поступить. Тогда Бремхолл решил прибегнуть к последнему аргументу.

— Вам стоило бы послушать меня еще и потому, что перед вами офицер, старший по званию.

— Вы офицер?

— Да, я майор Американского Красного Креста.

— Почему же вы сразу не сказали, что работаете в Красном Кресте? Относительно этой организации у нас особые инструкции.

Несколько десятилетий спустя, когда Барл Бремхолл был членом правления «Френклин-Банка», одного из крупнейших на северо-западе Америки, он давал интервью газете «Сиэтл-Таймс».

На вопрос журналиста, какая из финансовых операций в его жизни самая удачная, он ответил:

— О, это случилось давно, когда я был совсем молодым человеком. Обстоятельства забросили меня в Китай. Я и мои спутники подвергали свои жизни опасности. Зато полученные нами дивиденды оправдали надежды.

Правительство Вашингтона дало указание генералу Гревсу, а Гревс — своим солдатам и полиции — оставить Владивосток. Эвакуацию назначили на 1 апреля, куда раньше, чем предполагал Райли Аллен.

В этот день его разбудил мерный топот ног. Так накатывается на берег тяжелая волна. Тысячи людей, одетых в военную форму, двигались в сторону порта, колонна за колонной, прямо к сходням ожидавших судов.

Райли наспех оделся и вскоре слился с толпой, наблюдавшей, несмотря на ранний час, за происходящим. Еще накануне он простился с теми, кого близко знал, и теперь искал знакомые лица. Но, увы, одинаковая одежда и однообразное движение уравняли всех, лишив индивидуальных черт.

Наблюдая за нескончаемым шествием, Райли вспомнил другой день, уже далекий.

…Они с мамой жили на окраине города. Невдалеке находился военный лагерь. Детей не покидало любопытство. Им хотелось знать, что творится за высокой оградой. Лагерь, в их представлении, мало чем отличался от загона, с той разницей, что вместо лошадей там держат курсантов. И так же редко выпускают на свободу.

Было лето, и был праздник. Уж не припомнить какой. У лагерных ворот собралось много людей. Ворота распахнулись неожиданно. Так в театре открывают занавес. Сначала показались музыканты. Медные трубы, которые они держали в руках, были того же цвета, что и заходящее солнце. Трубы смотрели прямо в лицо Райли, так что он на время ослеп и не сразу заметил колонну солдат, идущую вслед за музыкантами.

Грянул марш. Вскоре колонна влилась в русло ближайшей улицы, обрастая людьми, вовлекая в свой поток все новых прохожих.

Мальчишки слетелись, как воробьи. И, как воробьи, бежали вприпрыжку. На долгие годы он сохранил в памяти эту ликующую толпу, частью которой был и сам…

Прошло четверть века. И вновь он в толпе, рядом с колонной. Вполне возможно, подумал Райли, среди этих солдат есть сыновья тех курсантов.

Другое время, другой город, другие солдаты, другие мальчишки… И другая толпа, угрюмая и молчаливая. Так провожают оккупантов. Без цветов и маршей. Тогда сияли трубы. Сегодня все небо — как одна сплошная туча, серая и непроницаемая. К тому же накрапывает дождь.

И все же соотечественники Райли Аллена не бегут, а достойно уходят. Это заслуга генерала Гревса, которого он уважает за ум и талант. Райли тоже недавно присвоили офицерское звание. Он стал полковником Красного Креста. Но не готов повторить Гревса. Армейскому корпусу куда легче сняться и переместиться как угодно далеко. Солдат на то и солдат, чтобы рисковать и подвергать свою жизнь опасности. Другое дело — дети. Райли не покидает чувство, что возглавляемую им колонию бросают на произвол судьбы, оставляют без всякой защиты и поддержки.

Он и его помощники все еще надеются вернуть детей в Петроград по железной дороге. Каждый вагон сегодня на вес золота. И все же им удалось подготовить два состава, готовых тронуться в путь хоть завтра. Но Транссибирская магистраль по-прежнему блокирована на всем протяжении и находится в руках разных сил, враждующих друг с другом.

…Дождь усилился. Райли поднял воротник плаща. Последняя колонна и последний солдат скрылись за поворотом улицы.

Гревс покинул Владивосток 1 апреля. А три дня спустя Райли Аллен проснулся от выстрелов.

— Все важное в этом городе происходит непременно утром, — проворчал он. Ему ужасно не хотелось вылезать из-под теплого одеяла.

Так было и в детстве, когда Райли только-только пошел в школу. Мамин голос, всегда ласковый и нежный, в этот ранний час становился неумолимым. Он отмахивался от ее прикосновений, поворачивался спиной, не открывал глаза… Все напрасно. Мама, которая вечером заботливо поправляла одеяло, теперь безжалостно его сдергивала.

Но самое худшее — недосмотренный сон. Приходилось его додумывать по дороге в школу. Не потому ли развилась его фантазия и он стал сочинителем и поэтом, а после окончания университета — и журналистом.

Сейчас рядом не было мамы. Но были выстрелы. А они способны поднять с постели кого угодно. Райли распахнул окно, и в это же мгновение небо словно раскололось надвое. Так грохнуло, что во всей гостинице задрожали стекла, а некоторые, не выдержав ударной волны, со звоном посыпались. Вслед за первым раздался новый залп. И еще, и еще!.. Стреляли со стороны моря.

Это японцы, сразу решил Райли, больше некому. Надо позвонить на Вторую Речку…

Единственный телефон на втором этаже. Там уже находился Бремхолл.

— Куда звоните, Барл?