Заградотряд - Сергей Михеенков

– Всё. Теперь долго думать будут. Отчинили мы им лампасы. Будут знать, чубатые…

Дот на развилке дорог держался долго. Два раза пытались казаки атамана Урганова кидались в атаку и оба раза вынуждены были отойти назад в лес. Во время последней атаки Гридников положил ещё двоих, пытавшихся подползти со стороны лощины. И крикнул Игнату:

– Уходи! Если тебя, убитого, здесь найдут, пропали твои на хуторе! Уходи!

Игнат выскочил из дота и пополз к оврагу. Там отвязал коней, вскочил в седло и помчался оврагом прочь от дороги. Вскоре овраг перешёл в неглубокую лощину. Здесь Комариха каждое лето косила сено. Игнат осадил коня, прислушался. Басовито и неторопливо стучал ровными короткими очередями ДП, потом, словно в помощь ему, заходился ППШ. Гридников ещё воевал, ещё не подпускал к себе казаков. Судя по тому, что за Игнатом никто не увязался, его ухода из дота казаки не заметили. Вовремя, вовремя он ушёл. Спасибо пулемётчику. Невесёлую судьбу он себе выбрал. Игнату было жалко и пулемётчика, и себя.

Теперь надо было спрятать следы.

Он повернул коня левее. Кобчик, привязанный к седлу, послушно бежал следом. Началась дорога, которую знали только местные. Здесь Игнат дал коням отдохнуть. Всё пока складывалось хорошо. Кроме одного: он остался без винтовки. Винтовку у него забрал Отяпов, когда поменял её на автомат. Начал лихорадочно вспоминать, не оставил ли чего в доте или в овраге, что может навести казаков на его след. Вроде ничего. А винтовка – дело наживное. Он знал, где найти её. Жалко было Гридникова. Пулемётчик стоял в его глазах и повторял: «Уходи…» Долго ли он там, в доте, в одиночку, продержится? Пока есть патроны, будет отстреливаться. А там…

Проехал с километр, впереди услышал шум и тут же свернул в ближнюю лощину. Затаился за кустами можжевельника.

Чуть погодя за деревьями замелькали красноармейские шинели. Послышалось чавканье разбитых сапог и валенок. Он сразу определил: окруженцы. Выходить к ним было нельзя – увидят полицейскую форму и запросто пустят в расход. Кто их вёл, кто командовал, было непонятно. Валили сплошной толпой на юго-запад. Направление знали – к Кирову. Значит, кто-то вёл, знал карту и маршрут. Человек сто двадцать, может, больше. Все с оружием. Много носилок.

«Хорошо, – подумал Игнат, – затопчут следы лошадиных копыт. И казаки, если даже будут его искать, ничего не найдут».

Некоторое время пробирался по осиннику вдоль дороги. Потом вернулся назад и по своему же следу выехал на утрамбованную тележными ободами колею.

Проехал с полкилометра и возле разлившегося овражка увидел носилки, в них закоченевшее тело. Умерший был раздет до белья. Ни сапог, ни шинели, ни шапки. Всё правильно, теперь одежда ему была ни к чему. А кому-то она может спасти жизнь. Война так и ходила – по самому невозможному в человеке, будила в нём то, о чём он в себе мог только догадываться, и то с неприязнью и ужасом. Но и хорошее поднимала. И Игнат снова подумал о пулемётчике. Вот кто он ему? Полицейский с хутора, которого можно было и за баню отвести, шлёпнуть недолго разбираясь. Детей пожалел.

Игнат привстал на стременах и осмотрелся. То, что он надеялся здесь увидеть, лежало шагах в десяти возле самого ручья на краю разлива. Приклад винтовки был уже в воде. Ствол с высоким намушником торчал вверх. Винтовка оказалась без затвора. Обычная история: затвор вынули и забросили в другую сторону. Хуже, если в ручей. Он снова сел на коня, сверху было видно лучше и дальше. Затвор действительно валялся в противоположной стороне, в зернистом ледяном снегу. Игнат очистил его, продул пазы и вставил на место. Патронов в магазине не было. И магазин, и затворная рама и даже патронник были вычищены и поблёскивали лёгкой смазкой. Видимо, боец был человеком аккуратным и об оружии заботиться умел.

Он объехал стороной носилки. Решил: если всё обойдётся, похороню его потом. Толкнул коня в бока, и тот послушно начал заходить в ручей. Ручей был неглубокий. Игнат это знал. Выбравшись на другой берег, пустил коня краем берега. Знал: днём ручей прибавит, и следы уйдут под воду.

– Стой! – и Отяпов поднял руку.

Они уже вышли к шоссе. Впереди, за узкой полоской леса, яснел простор широкой дорожной просеки. Гусёк уже вернулся из головного охранения и доложил, что дорога свободна, никакого движения не наблюдается, что место для перехода удобное – лес близко подступает к шоссе, и можно переходить. Судя по карте, до своих окопов оставалось километров пять. До немецких – ближе.

– Вот что, ребята, – собрав разведчиков, объявил Отяпов, – сейчас переправим полковника и Машу на ту сторону, а сами вернёмся к дороге. Гридникова и этого… Игната… надо выручать. Что ж мы их бросили? Они нас взялись прикрывать. Можно сказать, спасли. А мы…

Разведчики в ответ молчали. Новый приказ сержанта Отяпова их не радовал. Их лица уже посветлели, они уже понимали, что нелёгкая их дорога пошла на убыль, что скоро окажутся дома…

Только Гусёк, всегда готовый ко всему, кивнул и осторожно посмотрел на товарищей.

– Гридникова и Игната надо выручать, – повторил Отяпов и плотно сжал рот. – Кто не хочет возвращаться, останется с полковником и Машей. Никого не неволю. Кто остаётся?

Никто не шевельнулся.

– Остаётся Гусёк, – вдруг приказал Отяпов.

Гусёк встрепенулся.

– Отдай Лапину и Курносову запасные диски и гранаты. Себе оставь одну. И один диск.

Отяпов знал, что возвращаться к доту – дело гиблое. Но и оставить, по сути дела, бросить Гридникова он не мог. Не несли его ноги домой без пулемётчика, оставленного на дороге. Как он потом будет смотреть в глаза товарищам? А Гуська он просто пожалел. И все это поняли. Гусёк был самый молодой из них. По всему выходило: приказ сержанта Отяпова был правильным.

Через шоссе они перешли благополучно. Взяли носилки вчетвером и бегом пересекли просеку. Углубились в лес на полкилометра, нашли подходящий овраг и оставили там полковника, Машу и Гуська. Сами бегом вернулись назад.

«А ведь уже стар я бегать по лесу», – подумал Отяпов, прислушиваясь к хриплому дыханию своих разведчиков. Устали и они. Особенно спотыкался Лапин.

– Что, Расписной, – подначивал его Курносов, – ухряпался? Это тебе не по форточкам лазить.

Лапин сморщился наподобие улыбки, показывая ряд мелких, съеденных чифирём зубов, и ничего не ответил. Он был не форточник, но спорить с товарищем не стал. Надо было беречь силы.

Стрельба возле дота ещё продолжалась, когда они пробрались к перекрёстку дорог. Но помочь Гридникову они не смогли.

Казаки, не справившись с пулемётом, вызвали подкрепление.

Разведчики лежали на опушке леса и наблюдали, как по насыпи из леса вышел танк. Остановился. Повёл коротким хоботом пушки и сделал два выстрела. Фугасы разорвались под самым основанием дота. Амбразуры затянуло дымом. Но пулемёт продолжал вести огонь. Тогда танк подошёл ближе и почти в упор начал расстреливать дот. Казаки, осмелев, высыпали из леса, и, сдвинув кубанки на затылки, закурили. Пулемёт замолчал.