Эльфийская кровь. Книга 1. Прозрачный старик и слепая девушка - Владимир Ленский

Фоллон с некоторой опаской уселся в легкомысленное плетеное кресло, подумал немного и подсунул под локоть маленькую шелковую подушку с кисточками. Подушка выскользнула и упала на пол. Фоллон хмуро посмотрел на нее.

Ренье легко вбежал по ступенькам, зажимая под мышкой початую бутылку сладкого вина.

— Увы, остальное мы выпили, — сообщил он, с размаху плюхаясь на низенькую тахту.

По цветастому покрывалу были разбросаны атласные игральные карты, маленькая арфа, украшенная с роскошной аляповатостью, несколько книжек и с десяток яблок.

Ренье взял яблоко и вонзил в его зубы. Эмери, сидевший в кресле у окна, поморщился.

— Вина? — обратился к неожиданному визитеру Эмери. И, не дожидаясь ответа, забрал у брата бутылку. — Отдай! Где бокалы?

Ренье, жуя, пожал плечами. Эмери пошарил в маленьком буфетике, набитом разной ерундой, вроде ракушек, порванных коралловых бус, мятых открыток с полуодетыми красавицами и «чешуей русалки» в крохотной изящной рамочке.

Бокалы обнаружились и были достаточно пыльными, чтобы сделать вывод: братья имели обыкновение пить прямо из бутылки. Эмери обтер один из них салфеткой, налил вина и протянул Фоллону.

Дядя Адобекк был главным королевским конюшим. Дома, в родовом поместье, его видели редко — по долгу службы он проводил все время в столице, при королевской особе.

Фоллон выпил вина с благодарностью и потянулся за яблоком.

Ренье тем временем устроился поудобнее — то есть развалился и закинул ногу на ногу.

— Ваш дядя отправил меня за вами, — сообщил Фоллон, кисло поглядывая на красивого, беспечного юношу. — Он желает видеть вас дома, поскольку дело, о котором он намерен с вами говорить, абсолютно секретное. О вашем отъезде не следует знать никому. Если вы исчезнете, вас будут искать?

— Да, — сказал Эмери.

— Кто? — спросил Фоллон настойчиво.

— Во-первых, прислуга... — начал Эмери.

— Можно оставить им записку, — вмешался Ренье. — Сообщить, что мы уехали в горы, например. Здешнюю прислугу обычно не интересует личная жизнь постояльцев. А через месяц договор на наем жилья истечет, и нас вообще выбросят из головы... О слугах можно не беспокоиться. Гораздо хуже другое.

Фоллон насторожился, отставил бокал.

— Женщина? Та, которая была с вами? Есть еще вторая или вы довольствуетесь одной?

Ренье покачал головой:

— Хорошо же вы о нас думаете! Нет, ситуация гораздо хуже. У нас появились друзья.

— «Друзья»! — фыркнул Эмери. — Просто мы вместе проводили время.

— Подробнее, — сказал Фоллон.

— Парень с девушкой, — пояснил Ренье. — Они живут поблизости. Собственно, сегодня вечером мы как раз были с ними, когда вы появились. Они сейчас веселятся на пляже, гадая, куда это мы подевались.

— Плохо, — сказал Фоллон и глубоко задумался.

Он даже прикрыл глаза. Сейчас, в полутьме, он казался очень старым и устрашающе мудрым. Отблеск сияния могущественного господина явственно лежал и на слуге.

Глядя на этого пожилого, утомленного множеством забот человека, Эмери особенно остро ощущал свою молодость. Нерастраченные силы, которые копились братьями неполных двадцать лет, потребовались ее величеству королеве, потому что мощь ее прежних советников и помощников истощилась. Эта мысль сладко льстила самолюбию.

Ренье чуть переместился на тахте. Арфа вздохнула. Музыка вечера наконец-то обрела стройность — это была тихая, грустная песня незаметного прощания, мелодичная и незатейливая, такая простая, что скоро ее начнут напевать почтарки и швеи.

— Вы должны выехать немедленно, — сказал наконец Фоллон. — Лучше, если ваши приятели не узнают, куда и почему вы скрылись. Кажется, им и без того известно о вас слишком многое.

Аббана выбивала пятками глухую дробь на утоптанном песке и хохотала, а Гальен лениво бродил вокруг, похлопывая в ритм.

Они танцевали уже час или более того, сменив несколько кафе. Братьев нигде не было видно, и друзья решили, что те потеряли их в темноте.

Вечер был в разгаре. Море неустанно следило за веселящимися людьми, из темноты то и дело поднимались белые валы и тянулись к берегу.

Унылый тощий человек подходил к гуляющим и спрашивал:

— Вы любите поэзию?..

Ему отвечали «да» или «нет», но независимо от ответа он задавал следующий, безнадежный вопрос:

— А вот представьте себе, если бы какой-нибудь неизвестный вам поэт предложил вам сборник своих стихов — вас бы это тронуло? Вы никогда не увидели бы этого поэта, вы никогда его не узнаете... Только стихи. Вас бы это тронуло?

Аббана попросту отмахнулась от поэта, и он ушел в темноту, пожелав ей всего самого доброго самым глубоким и искренним голосом, на какой только способны фальшивые люди. Спустя несколько часов этот же поэт уже бродил по пляжу, совершенно пьяный. Аббана заметила его и покатилась со смеху.

— Продал! — крикнула она ликующе.

Гальен тоже засмеялся. Попрошайка-стихотворец казался обоим очень забавным.

Они то и дело вспоминали его, пока брели домой, спотыкаясь в темноте о камни и налетая на деревья.

— Интересно, где же братья? — вдруг удивилась Аббана.

Они уже подходили к своему домику на склоне холма. Окна в доме напротив были темны.

— Спят, — фыркнул Гальен. — Зря мы их ждали.

— А мы их не ждали, — возразила Аббана.

Оба нашли ключ и кое-как забрались вверх по лестнице.

Утро застигло их в постели. Широкие потоки солнечного света врывались в комнату, нагревали пол, выедали краски с натюрморта, где были изображены плоды тропических деревьев и мясистые цветы в плоской вазе.

Гальен проснулся первым. Наступал еще один день в долгой череде праздности и веселья. Еще один день чудесной, нескончаемой молодости.

Аббана спала, разметав волосы и раскинув руки. Чистые очертания девического лица, загорелая тонкая кисть на белоснежном белье на миг пленили взор Гальена, а затем он отвернулся и босиком подошел к окну.

Вдали сверкало утреннее море. Оно, казалось, полностью утихомирило свою ночную ревность и теперь кротко полизывало берег. Белые точки парусов рыбачьих лодок плясали в солнечном свете далеко от гавани. Чуть ближе красовались разноцветные паруса богатых яхт. На одном Гальен разглядел улыбающееся солнце, на другом — русалку, ухватившуюся обеими руками за собственный изогнутый хвост, третий был желто-черным, полосатым.

— Привет.

Гальен обернулся. Аббана сидела, улыбаясь, и сладко потягивалась.

— Интересно, куда же они все-таки запропастились?

— Тебе это до сих пор не дает покоя? — Гальен присел рядом на кровати.