АЛЛЕГРО VIDEO. Субъективная история кино - Петр Шепотинник

— Не знаю, в курсе вы или нет, но в России у вас масса фанов…

— Да что вы! Я никогда не был в России, поэтому…

— Приезжайте поскорее, кстати, как вы себе представляете русскую аудиторию?

— Я думаю, зрители везде одинаковые. Наверное, у русских зрителей большое чувство юмора, они пережили большие перемены, а юмор помогает выжить. Так что, думаю, русские зрители ничем не отличаются от всех остальных. Я воспитывался в традициях холодной войны, нас учили, что Россия — наш враг. Я думаю, вас тоже учили думать, что мы ваши враги. Теперь это так странно звучит. В Америке все про это уже забыли, никто не вспоминает. В детстве было столько пропаганды. Мы помним Хрущёва и так далее. Я сам иногда использую эти пропагандистские клише в своих работах.

— Какой срез американской ментальности отражают ваши картины?

— Мои фильмы не о средних американцах. Обычно они о рабочих. В Балтиморе люди очень эксцентричны, хотя сами они считают себя нормальными, но я так не думаю. В Нью-Йорке все считают себя сумасшедшими, но я думаю, они нормальные. Жители Балтимора не хотят там жить, иногда уезжают от родителей. Это очень закрытое общество, причудливое смешение людей — богатые, бедные и никакого среднего класса, что очень необычно.

— Собственно, все ваши картины подталкивают нас к размышлениям, что считать нормальным, а что — нет?

— Такие рассуждения помогают людям обрести счастье. В моих фильмах люди, которые никогда бы не вышли победителями в реальной жизни, всегда побеждают, как, например, герой «Лака для волос» или толстушка и ее кавалер. Такие люди не выигрывают в обычных голливудских фильмах. У меня всё наоборот. Те, кто в других фильмах обычно считается врагом, у меня становятся героями.

— Не кажется ли вам, что то, что считалось шокирующим, пощечиной общественному вкусу тогда, в 1970-е, сейчас выглядит как невинная забава…

— Не могу ничего сказать про «Розовых фламинго». Похоже, он остается таким же шокирующим, как прежде, не думаю, что с годами он стал приятнее. За тридцать лет американский юмор стал ближе моему чувству юмора. Думаю, старые фильмы по-прежнему интересны. Полагаю, в этом для меня ключ к тому, как сделать так, чтобы мои фильмы понравились молодому поколению. Я по-прежнему часто бываю в колледжах, и средний возраст тех, кто просит автограф на моих DVD, — 25 лет. Это замечательно, потому что этих людей даже на свете не было, когда я снимал свои первые фильмы.

— У вас не возникало тайного желания снять римейк «Розовых фламинго»?

— Нет, я бы не хотел еще раз снимать «Розовых фламинго». Я уже снял их. Тогда было другое время, тогда я был молод. Кому нужен рассерженный шестидесятилетний человек? Если ты рассерженный 60-летний человек, ты болван (asshole). Рассерженный двадцатилетний — это здорово, тогда ты делаешь свой первый фильм. Но если бы я продолжал в том же духе, меня бы здесь не было. Кто из режиссеров 1960-х годов продолжает снимать те же фильмы? Да никто. Всегда нужно заново изобретать себя, меняться. Если ты что-то сделал и на этом остановился, у этого нет продолжения.

— И в каком направлении вы меняетесь, «переизобретаете» себя?

— «Лак для волос» сам по себе был изобретен заново. Сначала он стал бродвейским мюзиклом. Потом возник абсолютно новый фильм с таким же названием стоимостью 75 миллионов долларов, который сделан уже на основе мюзикла. Это еще более удивительно. Мой последний фильм «Безумный Сесиль Б.» был о фанате секса. Едва ли его можно назвать мейнстримовским голливудским фильмом. Я просто снимаю фильм на очередную тему, которая в данный момент меня волнует, и надеюсь, что она заинтересует и других.

— Вы, я так понимаю, не считаете себя врагом голливудской системы?

— Я снимал самые разные фильмы — от самых ранних до нынешних. Последний фильм был почти как голливудский андерграунд. Думаю, в каком-то смысле я совместил обе концепции. Да нет, мне нравятся некоторые мейнстримовские фильмы. Я ничего не имею против Голливуда. Скажу больше — голливудской системы в ее классическом понимании больше нет. Она так сильно изменилась. Я начинал в «Нью-лайн синема», а теперь это большая компания, принадлежащая «Тайм-Уорнер», сделавшая «Властелина колец». Когда я там начинал, это была маленькая компания с двумя фильмами.

— Как вы боретесь за свою аудиторию?

— Я не уверен, что хочу завоевать свою аудиторию, как-то специально сражаюсь за нее. Я хочу их развлечь, заставить их обратить внимание на экран при помощи юмора, может быть, побудить изменить свое мнение по какому-то вопросу. Я полагаю, юмор всегда в какой-то мере политический. Если вы можете заставить людей смеяться, они будут слушать, слушать то, что вы хотите им сказать. Если вы хотите, чтобы кто-то изменил свое мнение, — это лучший способ.

— Новые технологии вас привлекают?

— Я пока не снимал на цифру. Наверное, попробую. Думаю, скоро пленки вообще не останется.

— А если поставить вопрос шире — как меняются формы потребления кино за последнее время?

— Возможно, скоро мы не будем смотреть фильмы в кинотеатрах. Думаю, кинотеатры всегда будут существовать, но в Америке их стало намного меньше, чем прежде. Люди привыкают смотреть фильмы на компьютерах и лэптопах. Какой-нибудь очередной гений, который снимет следующий сенсационный фильм, сделает это через Интернет или что-нибудь в таком духе. Это естественно. Думаю, следующие сотни лет будут эпохой цифровых технологий, мы будем смотреть фильмы самыми разными способами, а не только в кинотеатрах, хотя я-то лично всё еще предпочитают их. Я не смотрю фильмы дома на DVD, мне нравится смотреть их в кинотеатре. Если я не смотрю их в кинотеатре, я вообще почти их не смотрю. Думаю, единственное, что стоит смотреть дома, — это порнография.

— Какой фильм больше всего вас поразил в детстве?

— Пожалуй, первый фильм, который меня очаровал, — это «Золушка» Уолта Диснея. Мне нравилась мачеха, я очень переживал за нее. Я сам всегда был не там, где все. Или, например, в «Волшебнике из страны Оз», когда Дороти направляется домой… я бы не захотел вернуться домой. Можно же было остаться жить в этом красивом замке с этой чудесной ведьмой с зеленой кожей, вместе с веселым львом. Остаться в стране Оз было бы настолько интереснее. Даже ребенком я сопереживал не тому персонажу в фильме. Это и теперь не изменилось. Я считал ведьму великолепной, сопереживал ей.

— Вы по-прежнему «не там, где все»?

— Совершенно верно.

— А как история Америки отразилась в ваших картинах?

— Я не уверен, что мои фильмы отражают реальную Америку. Реальная Америка очень озабочена сексом. Так всегда было. Мой фильм «Грязный стыд» — это комедия о страстных любителях секса. В Америке на самом деле проводятся собрания, куда приходят люди, вроде общества анонимных алкоголиков. Люди приходят и говорят: я фанат секса. Это шутка. Если бы все помешались на сексе, что бы вообще было? В одном психиатрическом журнале я прочитал маленькую заметку, что когда у людей бывает сотрясение мозга, они могут помешаться на сексе. Это совсем небольшой процент, но мне этого было достаточно. На этом я построил весь фильм. Конечно, я сильно преувеличил.