Синдром Л - Андрей Остальский

Я сидел и вслушивался в каждый доносившийся из-за стены звук. Вот это в гостиной стенку Костромской фабрики, из модной прессованной фанеры, на куски разрубают. Вот в спальне платяные шкафы рушатся, вот трещит знаменитая Постель Измены… Потрясающая, двойная, сверхдефицитная кровать. О, сколько всего она перевидала! Какие на ее долю выпадали приключения! И вот теперь жестокие люди крошат ее, превращая в кучу бессмысленных обломков…

А вот они уже, похоже, в моей любимой квадратной кухне… Ясно слышу, как под матерный рык взлетает в воздух и падает, разлетаясь на щепки, родной стол, за которым столько сижено, столько выпито. От каждого нового удара я вздрагивал, как от боли. Сашенька ласково положила мне руку на затылок. Знает, как на меня действует ее ладошка. Сразу все горести уходят, уменьшаются в размерах до микроскопических, а потом и вовсе растворяются в воздухе. Что там всякие дурацкие квартиры-шмартиры, мебель-шмебель… Какие все пустяки… по сравнению… Вот тепло ее руки на затылке. В общем-то ничего больше в жизни и не нужно. Эх…

Правда, Шебякин отвлекал слегка, старый пень. Не давал до конца сосредоточиться на главном. Хотя сам-то он, кажется, отъехал куда-то в свою страну. Ничего не слышал и не замечал. Вот как, значит. Когда мы там за стенкой выражали свои эмоции чуть громче обычного, так он каждый звук регистрировал, до сих пор простить нам не может. А когда квартиру его соседа крушат его же бывшие коллеги, так слух у него отключился. Или резко ослабел. Глуховат стал! А о нашем присутствии вроде бы вообще забыл. Покрякивая, наливал себе вторую порцию ирландского зелья. Зачем-то смотрел на свет сквозь полный стакан. Бормотал что-то, наверное, опять насчет души и загробной жизни. Хотелось сказать ему: «Смотри, дед, еще накаркаешь… напророчествуешь, того и гляди, отправимся, пожалуй, по описанному тобой маршруту».

Хотя генерала своего они постараются пожалеть, если что, думал я. Скорее это я его могу пришить под горячую руку. Если он начнет нас «космонавтам» сдавать.

Сколько вообще-то у нас имеется времени? Наверно, не найдя нас дома и убедившись, что мы не могли скрыться из здания, они станут подъезд зачищать. Квартиру за квартирой. Но заслуженного ветерана им, конечно, неохота будет беспокоить. И все же, исчерпав остальные варианты, в дверь рано или поздно позвонят. Если удастся помешать Шебякину ее открыть, то на штурм, на взлом стальной двери, да еще со взрывом, не сразу решатся. Если решатся вообще.

Короче говоря, шанс не шанс, а лишние минуты или даже часы жизни можно было выгадать.

Я подумал: а вдруг у генерала в квартире еще и мини-укрытие имеется? Какая-нибудь комната бронированная. На случай нападения американских террористов или чеченских сепаратистов.

— Петр Алексеевич, вы бы нам квартиру свою показали как следует… А то мы таких хором и не видали, интересно все-таки, — решил я сыграть на тщеславии Шебякина.

Секунду он колебался. Но потом все же отказал. Сказал замедленным, уже хмельным голосом:

— Нет, это в следующий раз.

Икнул протяжно и продолжил:

— Я бы рад… Но вы сами виноваты. Кто же так является: без звонка, без всего… Предупреждать надо. Кто вас только воспитывал обоих?

Еще один «ик».

— Я один живу, неужели не понятно? А работница домашняя, она в отъезде, к дочке уехала. Не прибрано у меня. Так что уж в другой раз.

И снова икнул.

— Извините, просто у нас тут такая импровизация вышла, — сказала Сашенька голосом овечки невинной.

— По-русски говори, Саша, по-русски! — прервал ее Шебякин, борясь с икотой. — Ты должна сказать: мы приняли неожиданное, заранее не запланированное — ик! — решение вас навестить. Ик.

— Да-да. Незапланированное. Именно так, — послушно повторила Сашенька. — Дело тут у нас одно отменилось, сорвалось, и мы решили: а почему бы нам в таком случае не проведать достопочтенного Петра Алексеевича? Но в следующий раз, обещаю клятвенно, обязательно дадим вам знать заблаговременно.

В следующий раз! Дразнит меня Сашенька моя, подначивает. Вот такая она! В момент смертельный, когда никакого следующего раза наверняка не будет, когда дамоклов меч не то что нависает над нами, а уже, можно сказать, лезвие его сверкает, на головы наши явственно опускаясь… И вот в такой момент она еще и посмеивается. Ну и правильно. Ну и молодец! Я в восхищении.

Не удержался я, зааплодировал.

— Передай Дамоклу, — говорю, — пусть погодит еще. Не до него нам пока.

— Передам, непременно передам, — смеется Сашенька. — Если увижу его, конечно.

Артист раскланивается, принимая восхищение зрителей.

Генерал Шебякин моих восторгов явно не разделял. Он лишь неодобрительно покачал головой. Какие еще такие Дамоклы?

Потом подвел итог:

— Ну, пора, наверно. Если вы чай допили, то давайте, устраивайтесь поудобнее. Диван кожаный этот, как он — нравится вам? Подходит для… боевых действий, так сказать?

Ну, сидеть на диване было вполне удобно. Но, скажем, как позиция для того, чтобы спрятаться, выскочить из-за него неожиданно и ближайшего «космонавта» по голове огреть чем-нибудь, — так себе. Весьма посредственная позиция.

— А тяжелого ничего у вас, товарищ генерал, не найдется? — спросил я.

— Тяжелого? — удивился старикан.

Я не знал, что сказать. Не правду же.

— Да нам бы тут… для упражнений кое-каких могло пригодиться.

— О, понимаю… хотя… Нет, не очень представляю… а, неважно. Сейчас гири принесу. Сгодится?

— О, да, вполне.

Старик нетвердой походкой двинулся в глубь квартиры.

— Я ничего не понимаю, — зашептал я на ухо Сашеньке. — Что это с Тыквой? Он что, в курсе событий? Почему так себя ведет? Будто сочувствует нашему положению. Но такого быть не может…

— Нет-нет, он ничего не знает… Он думает, что мы…

Но договорить она не успела. Шебякин снова появился в гостиной с двумя здоровыми, килограмм по шестнадцать, гирями.

Он еле шел с ними, его качало из стороны в сторону.

— Вот, — сказал он с гордостью. — Вот! Я сгораю от нетерпения узнать, как именно они вам пригодятся. В каком, так сказать, качестве.

Я взял гири, спрятал их за диваном.

А Шебякин направился в уголок и исчез за стоявшей там черной ширмой с китайскими иероглифами. Потом продолговатая его голова высунулась опять.

— Удачи! Предвкушаю — особенно с гирями! Ни пуха ни пера! — проверещала голова и снова исчезла.

— К черту! — ответила Сашенька.

— Одно слово: псих, — прошептал я ей.

— Не без того, — отвечала она. — Но вообще-то он нам условия создает. Для интимного проща… то есть для нежного общения.

— С какой стати? Бред сумасшедшего! — сказал я. Но мысль о нежном общении показалась мне чрезвычайно привлекательной.