Синдром Л - Андрей Остальский

— Отец! Я не верю своим ушам! Да ты ли это! Или тебя подменили? Не ты ли говорил мне, что… Не ты ли жить не хотел? Не ты ли клялся, что никогда больше с ними дела иметь не будешь? И про то, что здесь скоро все развалится, разве не ты мне говорил?

Он поднес палец к губам — молчи, мол.

На днях Фазер приехал с работы раньше обычного. Внешне держался, но я видела, что с трудом. Был чем-то сильно расстроен. Сел ужинать, но есть не мог. Молчал, уныло ковыряя вилкой свой любимый омлет с грибами и обреченно глядя в тарелку.

— Что с тобой? — спросила я.

Он только рукой махнул. Не стал даже отговариваться обычным «устал». Понимал, что я не поверю. Но и объяснять тоже ничего не хотел.

Я в последние дни с трудом реагировала на чужие переживания, мне своих хватало. Но тут даже меня проняло. Тогда я решила пойти на крайнюю меру — взяла и налила ему целый фужер водки. Вообще ему пить нельзя. Почка одна, да и та… Но бывают такие моменты, когда лучше уж выпить.

Фазер посмотрел на меня с удивлением. Поколебался несколько секунд, но потом осушил весь фужер залпом.

И через пару минут порозовел, глаза заблестели. На еду накинулся. А поев, предложил выйти прогуляться. Невиданное дело — гулять с Фазером! Такого я с детства припомнить не могла.

В общем, вышли мы на бульвар, и тут его сразу прорвало.

— Жмут со всех сторон… хотят, по-моему, институт закрыть. А ведь мы последние остались. После этого, считай, все, с остатками фундаментальной науки покончено. Их только прикладные вещи теперь интересуют. Для обороны и контроля сознания. Да и то на старом багаже только едут. Ну и что удается на Западе стибрить. Но чтобы использовать стибренное, тоже надо еще суметь с ним разобраться. Понять, что, как и зачем. А с этим у них проблемы… Вон, патентное бюро на днях закрыли.

— Не может быть!

— А чего его содержать, когда патентовать нечего. Последнее изобретение три года назад регистрировали. Клизму для кур один птицевод придумал…

— Ты шутишь!

— Какие тут шутки! Вообще-то вполне полезное оказалось изобретение. Но не в этом дело…

— А в чем?

— А в том, что мы доигрались с нашей самобытностью, уже от Мали отстали…

— Не преувеличивай…

— А посмотри — телевизоры-то в последнее время малийской все сборки в магазинах. Сами произвести ничего не можем. Про Китай и Запад я уж и не говорю, мы скоро вообще их понимать перестанем. Я вот пять лет назад, когда мне в последний раз позволили с западниками общаться — просто в отчаяние пришел. Сижу на семинаре и чувствую, что плыву, не просекаю, о чем они говорят. Другая уже какая-то реальность, нам неизвестная. Представляешь, они о каком-то интермайнде все толковали, и о том, чем он принципиально отличается от Интербрэйна. А когда я их спросил, насколько эти штуки похожи на Интернет, то они посмотрели на меня как на варвара из Средних веков. Кто-то потом смилостивился и говорит: примерно как трамвай на ракету. А другой коллега, из Коста-Рики, возразил: э, нет. Как пылесос на нейтронный ускоритель. И все смеются. А я заткнулся, даже спрашивать больше ни о чем не стал.

Понял, что они какие-то кластеры создают. Что-то вроде коллективного думанья с участием человеческих мозгов и компьютеров, иногда, как я понял, прямо в организм вшивается. Самые примитивные, говорят, первого поколения, часто вместо аппендиксов в организм вшивались. Через них и прямая связь интермайнд устанавливалась.

Вот тут я сильно оживилась:

— Постой, отец, а нельзя ли поподробнее? Что, ты говоришь, вместо аппендиксов вшивалось?

— Суперкомпьютер. С сумасшедшими какими-то гигабайтами, со сверхскоростными процессорами. И, главное, через геомагнитное поле подключение в сеть, в кластер этот… в Майндбук какой-то. Прямая связь между умами. Или мозгами.

— Не может быть!

— Может, может… И то вроде как эта система уже устаревает, вместо нее что-то другое внедряется. Но тут я совсем уже поплыл. Перестал что-либо понимать и воспринимать…

— А у нас есть что-нибудь подобное?

— По страшному секрету тебе скажу, только ты уж молчи, а то у меня будут неприятности… Купили — или украли — точно не знаю — несколько экземпляров этих устаревших «аппендиксов». Но нам они, естественно, не для обмена информацией и знаниями нужны. А в качестве еще одного потенциального инструмента контроля.

— Скажи, отец… а чтобы люди соединялись, надо каждому по такому аппендиксу вшить?

— В том-то и штука, что необязательно! Одного хватает на нескольких человек. На создание небольшого кластера, по крайней мере, я так понял. Такая социальная сеть как бы. Для общения людей. Но эти старые, первого поколения, они только одного-двух человек могли соединить. Да и то если их индивидуально не подогнать, файн-тьюнинг не сделать, то будет что-то вроде размытой картинки. Обмен будет смутными ощущениями, а не информацией. Ну у нас с подгонкой ничего не получается, естественно…

— Все равно чудеса… поверить трудно…

— Ну так ты же знаешь, как у них там давно уже, лет сто, как ускорение в этих отраслях, связи и компьютеров, уже просто в геометрической прогрессии идет… Мобильниками уже давно не пользуется никто… Разве что где-то в Африке…

— А что же вместо них?

— Типа того, что закрывает человек глаза и беззвучно соединяется с кем-то далеким. Через микрочип вживленный куда-то, за ухо, что ли… За несколько секунд обменяется сигналами, и все. Типа эсэмэски, но только прямо из мозга в мозг. Даже страшно…

— А мне — нет… мне — интересно…

— Ну да, ты же новое поколение… Тебе ничего не страшно!

«Эх, если бы!» — подумала я тут, но промолчала. А Фазер продолжал философствовать:

— Я вот думаю… может, в этом нашем страхе все дело? Может, нам понадобилось сто лет отменять, потому что мы не готовы были к этой новой парадигме? К этой эпохе? Новой организации жизни… Может, мы просто отшатнулись в ужасе… А разговоры про самобытность — это так, оправдание, самоутешение…

— Но почему они, западники эти благополучные и сытые, нам не помогут? Раньше помогали, на правах человека настаивали, наши еще злились, вмешательством называли… Теперь-то что?

— С тех пор как Запад с Китаем отказались от нефти и газа, мы стали никому не нужны. Совсем. А теперь нам вдобавок удалось весь мир убедить, что жить в изоляции — это горячее и искреннее желание подавляющего большинства нашего населения. А концепция сейчас в мире, особенно с тех пор, как ООН распустили, такая: нельзя, дескать, народам навязывать чужую волю, пусть живут так, как хотят и умеют. Чтобы все было органично. А у нас между тем очередной органичный неурожай…

— Ну, у нас всегда неурожаи. Тем не менее никто с голоду не умирает.

— Это потому, что в крайних случаях нас все-таки подкармливают. Подбрасывают еды в кредит, который мы никогда не погасим. Больше всех Корея помогает. Подумать только, что полсотни лет назад они сами голодали и мир их из милости кормил. Тогда у них Север был еще отдельной страной, от всех отгородившейся. А теперь мы отгородились, а корейцы нас кормят. Правда, судя по всему, они виды на нашу Сибирь имеют, поэтому и стараются так.