Французский дворянин - Стэнли Джон Уаймен

– Они подделались под голос Мэньяна. Мы и отворили им.

– И ты осмеливаешься еще являться сюда и рассказывать мне об этом! – воскликнул я, едва сдерживая свое бешенство. – Ты, кому я поручил ее! Кого считал ей преданным! Да ведь ты погубил ее!

Он мгновенно вскочил. В тонком, нервном лице его произошла разительная перемена: оно приняло суровое, грозное выражение; глаза его заискрились необычным блеском.

– Я погубил ее! Боже мой! Я? – воскликнул он, глядя мне прямо в глаза. – Убейте же меня, если хотите; но вы еще не все знаете. Я украл из кармана вашей куртки ее подарок и сказал, что его взял Рони, а ей сказал, что вы сами отдали его. Я привел ее к «Сестрицам», чтобы она видела вас вместе с госпожой Брюль. Я сделал все это – и я же погубил ее! Теперь вы все знаете. Делайте же со мной, что хотите!

Он раскрыл грудь, готовясь принять удар; но я стоял неподвижно, пораженный неожиданным открытием, и, несмотря на душившую меня злобу, не знал, на что решиться.

– Так, значит, ты нарочно впустил Брюля в комнату? – вскричал я наконец.

– Я?! – воскликнул он с внезапным приливом бешенства. – Да я скорее умер бы!

Не знаю, какое впечатление произвела бы на меня подобная исповедь в другое время, но как раз в эту минуту на дворе послышался конский топот; и раньше, чем я успел ответить Симону, внизу, у ворот, послышался повелительный голос Рамбулье. С ним вместе был старшина-маршал. Но его бас заглушался бряцаньем уздечек, ржанием лошадей и звуками нетерпеливых ударов подков о землю. Я выглянул в полуотворенную дверь и увидал входивших Рамбулье и Ажана. Первый с презрительным равнодушием слушал красноречивые оправдания последнего. Лицо Рамбулье вовсе не выражало того мрачного уныния, которое охватило Ажана: напротив, он казался веселым и полным жизни. Увидев меня, он пошел ко мне навстречу и заключил меня в свои объятия.

– А, вот и вы, друг мой! Наконец-то удалось мне найти вас. Не бойтесь ничего. Я только что от короля с приказанием освободить вас. Его величество все сказал мне: отныне вы можете считать меня своим вернейшим другом и неоплатным должником. Что же касается этого господина, – продолжал он, обращаясь с холодной улыбкой к старшине, который дрожал с ног до головы, – относительно его в скором времени также будет сделано распоряжение. Вилькье предусмотрительно отправился на охоту и вернется не ранее, чем через день или два.

Снедаемый тревогой от задержек, я не мог не обратиться к Рамбулье со своими нуждами. Прежде всего я счел долгом поблагодарить его за любезное вмешательство и рассказать ему о любезности старшины.

– Хорошо, хорошо! – сказал маркиз величаво-благодушным тоном. – В таком случае мы свалим все на Вилькье. Это – старая лиса: ему удастся выпутаться благополучно из этой истории. Это уже не в первый раз, что с ним случаются подобные казусы… Но я не выполнил еще возложенного на меня поручения, господин де Марсак, – продолжал он игриво. – Его величество поручил мне передать вам вот это и сказать, что он зарядил этот пистолет специально для вас.

Он вытащил из-под полы своего плаща пистолет, оставленный мною у короля, – тот самый, который дал мне Рони. Я взял у него пистолет, удивляясь осторожности, с которой он передал мне его, но сейчас же понял в чем дело: все дуло пистолета было набито золотыми монетами до самого верха, так что, когда я взял его, две-три монеты выкатились из него и упали на пол. Глубоко тронутый доказательством королевской благодарности, я все же поспешил поскорее припрятать деньги в карман; но маркиз хотел, чтобы я сосчитал их. Оказалось тут 2.000 ливров, не считая очутившегося среди монет золотого перстня, усыпанного драгоценными камнями. Этот подарок отвлек немного мои мысли от Симона, но не мог рассеять опасений относительно девушки. Мысль о ней до такой степени мучила меня, что даже Рамбулье, заметив мою тревогу, поспешил уверить меня, что прежде чем отправиться во дворец, он уже дал необходимые приказания, чтобы мне были оказаны возможная помощь и содействие.

– Насколько я понимаю, вы желаете следовать за этой дамой, не так ли? – сказал он. – Что же касается короля, который доведен до бешенства этим новым оскорблением, и Франсуа, который от последних известий потерял голову, то я не имею еще ясного представления…

– Ее поручил мне один господин, которого вы знаете, – ответил я глухо. – Я своей честью отвечаю перед ними обоими. Я должен нагнать ее, хотя бы мне пришлось идти одному пешком всю дорогу! Если я не в состоянии спасти ее, то по крайней мере могу еще наказать негодяя, который погубил ее.

– Но ведь жена этого господина вместе с ним! – возразил он несколько удивленно.

– Это ничего не значит, – ответил я.

Он – заметил мое крайнее возбуждение, которое мешало мне даже спокойно отвечать, и поглядел на меня любопытным, но не враждебным взором.

– Ну, так чем скорее вы уедете, тем лучше. Я заручился всеми сведениями. Мэньян со своими людьми собирается у южных ворот за час до полудня. У Франсуа двое лакеев, и он стремится туда же. Вместе с ними и с этим юношей у вас будет девять человек, да я дам вам двух: не могу дать больше, так как у нас каждую минуту может вспыхнуть бунт. Значит, всего вас будет одиннадцать человек; и вы догоните их сегодня же ночью, если, конечно, ваши лошади окажутся годными.

Я горячо поблагодарил его, в поспешности не обратив внимания на его любезное заявление, что вчерашнее мое поведение налагает на него серьезные обязательства по отношению ко мне. Вместе с ним мы спустились вниз. Здесь он уступил мне двух человек из своего отряда, приказав им предварительно достать свежих коней и встретить меня у южных ворот. Он послал также одного из своих слуг (Симон, воспользовавшись суматохой, куда-то скрылся) в конюшню за Сидом и собирался уже спросить, не нужно ли мне чего-нибудь еще, как вдруг какая-то женщина, пробившись сквозь толпу всадников у ворот, бросилась прямо ко мне и схватила меня за руку. То была Фаншетта. Ее суровое лицо было совсем искажено печалью; щеки покрылись красными пятнами от жгучих слез; волосы беспорядочными космами падали ей на спину; платье все было измято и изорвано; над глазом виднелся большой синяк. Она ухватилась за край моего плаща и дернула его так сильно, что я едва устоял на ногах.

– Наконец-то я нашла вас! – радостно воскликнула она. – Вы должны взять меня с собой! Вы должны отвезти меня к ней!

Хотя слова ее и тронули меня до глубины души и мне очень хотелось исполнить ее просьбу, но я все же попытался убедить ее внять голосу рассудка.

– Это невозможно! – воскликнул я, стараясь придать своему голосу суровое выражение. – Это не женское дело. Ведь нам, добрая вы женщина, придется ехать без отдыха дни и ночи.

– Ну, так я буду ехать дни и ночи напролет! – быстро ответила она, сбрасывая свесившиеся ей на глаза волосы и глядя диким взором то на меня, то на Рамбулье. – Чего только я не сделаю для нее! У меня силы, пожалуй, больше, чем у любого мужчины. Возьмите меня с собой, говорю вам! И когда только я встречу этого негодяя, я разорву его на куски!

Последние слова заставили меня невольно содрогнуться; но вспомнив, что, выросши в деревне, она отличалась необычайным проворством и силой и что при своей беззаветной преданности госпоже она могла оказаться нам полезной, я, хоть и с неохотой, вынужден был согласиться на ее просьбу. Я послал одного из слуг Рамбулье в конюшню с приказанием привести Гнедка нашего глухого Матфея, заплатив, что требовалось, его владельцу, и отвести его к южным воротам. Я намеревался посадить на него кого-нибудь из своего отряда, предоставив в распоряжение Фаншетты лошадь более спокойную. Довольный помощью Ажана, я не задумывался над вопросом, откуда у него такая услужливость. Я был также рад услугам Симона и потому решил отложить разговор с ним до другого времени.