Звездоплаватели - Георгий Мартынов

Мельников взял штурвал на себя. Послушная машина подняла острый нос к небу. Мгновение, и облачная масса поглотила их. Мельников сосредоточил внимание на приборах слепого полёта.

Он вёл машину круто вверх, стремясь опередить тучи, не дать им сомкнуться, захватив самолёт в свои водяные объятия.

Но было уже поздно. Грозовые фронты соединились.

Мельников и Второв догадались об этом, когда плотная мгла сменила белесый сумрак. Они почувствовали, что самолёт пошёл вниз под давящей тяжестью обрушившейся на него воды.

— Вот это уже похоже на конец, — сказал Мельников. — Надо было подняться раньше. Приготовьтесь! Как только нас сбросит в океан, скидывайте крылья. Это последний шанс.

Конструкция самолёта предусматривала превращение его в герметически закрытую лодку. Стоит повернуть специальный рычаг, — крылья и шасси отделятся от корпуса машины, и она, как лёгкий поплавок, станет непотопляемой. Конечно, исполинские волны будут швырять её как щепку, но всё же, как сказал Мельников, это был шанс… последний.

— Мы врежемся в воду с большой скоростью, — сказал Второв.

— Увидим! — отрывисто ответил Мельников.

Мотор работал на полную мощность. За самолётом тянулась длинная огненная полоса, видная даже сквозь сплошной поток ливня. Машина изо всех сил сопротивлялась тяжести воды, но стрелка альтиметра неуклонно и быстро шла вниз.

Самолёт падал в океан с работающим мотором, находясь почти в вертикальном положении.

Мельников напряжённо следил за высотой. Он знал, что реактивный двигатель надо выключить раньше, чем машина погрузится в океан, иначе неизбежен взрыв, но хотел сделать это в самый последний момент, чтобы до конца использовать подъёмную силу, тормозящую скорость падения.

До поверхности океана осталось двести метров…

Страшный удар встряхнул самолёт. Оглушительный треск электрического разряда… ослепляющая яркая вспышка…

Мотор перестал работать.

И, точно в насмешку, как раз в это мгновение гроза окончилась. Грозовой фронт прошёл.

Прощальный удар молнии вывел из строя реактивный двигатель! Беспомощный самолёт качнулся с крыла на крыло, перевернулся носом вниз и стрелой ринулся в воду.

Мельников не растерялся. Энергично работая штурвалом, элеронами крыльев и хвостовым стабилизатором, он сумел выровнять самолёт в тридцати метрах от воды.

— Сбрасывать? — крикнул Второв.

— Нет ещё! Надо опуститься ниже.

Планируя на крыльях, машина полого опускалась. Громадные волны обдавали пеной поплавки самолёта.

Прошла минута… вторая. Они всё ещё летели.

Грозовой фронт промчался, но связь не восстанавливалась Очевидно, над островом ливень ещё продолжался.

Ветер срывал гребни волн, мелкая водяная пыль туманом закрывала видимость.

Самолёт упорно держался в воздухе.

И вдруг волнение стихло. Бушующие волны как-то сразу улеглись. Под крыльями была почти неподвижная, плавно колышущаяся поверхность. Туман рассеялся.

— Берег! — отчаянно закричал Второв.

Угрожающе близко, словно вынырнув из бездны океана, на самолёт надвигался незнакомый скалистый берег.

Мельников инстинктивно рванул штурвал на себя. Но с остановившимся двигателем самолёт уже не мог подняться.

Гибель была неминуема.

Машина уже коснулась воды и мчалась, скользя на поплавках, прямо на скалы…

Весь экипаж «СССР-КСЗ» находился в радиорубке.

Топорков сидел у приёмника, готовый, как только прекратится проклятый ливень, возобновить связь с самолётом.

Из репродукторов непрерывно раздавался треск разрядов, иногда столь сильный, что казалось — приёмник не выдержит и диффузор динамика разлетится в клочья. Приборы показывали, что снаружи воздух насыщен электричеством до опасных пределов. Звездолёт как бы очутился внутри огромной, непрекращающейся молнии.

Грохочущие раскаты грома были слышны даже здесь, в рубке, расположенной в центре корпуса корабля.

— Не лучше ли всё-таки убрать антенну? — предложил Зайцев.

Топорков отрицательно покачал головой.

Грозовой фронт надвинулся на остров пятьдесят минут тому назад, и было неизвестно, когда он, наконец, пройдёт. Такой мощной грозы ещё не было ни разу.

Белопольский, внешне спокойный, сидел рядом с Топорковым и поминутно взглядывал на часы.

Очень редко кто-нибудь произносил короткую фразу и, не получая ответа, снова замолкал. Мысли звездоплавателей были далеко — там, где одинокий самолёт с двумя товарищами носился в воздухе, отрезанный стеной ливня от острова и корабля.

Где он находился? На каком расстоянии отсюда? Этого они не знали. Может быть, грозовой фронт раскинулся на сотни километров в обе стороны. Время шло мучительно медленно.

Но вот гроза прошла.

Топорков включил передатчик. Хотя, судя по прибору, ионизация воздуха была ещё чрезмерно велика, он всё же начал вызывать Мельникова на волне радиостанции самолёта. Личные рации могли отказать, если Мельников и Второв слишком далеко отлетели от острова.

Проходили минуты, но связь не восстанавливалась.

Прекратились неистовые трески. В эфире стояла полная тишина. Стрелка ионного прибора опустилась к нулю, воздух очистился от электричества.

— Говорит звездолёт! Где вы? Где вы? Отвечайте! Говорит звездолёт!..

— Немедленно приступить к сборке второго самолёта! — приказал Белопольский — Как можно скорее!

Все, кроме Топоркова, бросились к двери.

— Пайчадзе, Андреев, Топорков и я остаёмся на корабле. Константин Васильевич! Сделайте всё, что возможно, для ускорения работы.

— Слушаюсь! — отвечал Зайцев.

— Говорит звездолёт! Где вы? Отвечайте! Отвечайте!..

— Если самолёт слишком далеко, — сказал Андреев, — между ним и нами мог оказаться грозовой фронт, и радиоволны не проходят.

— Как у них с воздухом? — спросил Пайчадзе.

— Для двух человек его хватит на двадцать четыре часа.

— Говорит звездолёт! Где вы?..

Шли часы…

Короткие грозы несколько раз заставляли пятерых человек прерывать работу. Нужно было не менее двенадцати часов, чтобы собрать крылья самолёта, и эти вынужденные перерывы взвинчивали и без того напряжённые нервы людей до последней степени. Всегда спокойный и уравновешенный, Зайцев ругался как одержимый, ожидая прояснения погоды.

Белопольский не выдержал и прислал на помощь Андреева и Пайчадзе. На звездолёте осталось два человека. Это было грубейшим нарушением законов космических рейсов.