Сломанные звезды. Новейшая китайская фантастика - Кен Лю

Так мы и жили – спокойно, скучно, – пока я не вставила себе имплант.

Я начала спрашивать себя, действительно ли я люблю его? Я уже не верила в то, что именно о такой жизни я мечтала. Я привыкла к жизни, лишенной событий, но теперь, когда во мне появился мозговой ящик, я не могла не представлять себе сцену, которая разыграется после моей смерти. Что произойдет после того, как информацию в моем устройстве расшифруют и Фан Жуй узнает, что я любила его не так сильно, как ему казалось, или, быть может, не любила вовсе? Чем больше я представляла себе это будущее, тем сильнее оно меня пугало.

В тот день, когда он сделал мне предложение, я сбежала. Он очень сентиментален и поэтому превратил все в огромный, публичный спектакль. Розы, которые валились у него из рук, радостные крики наших друзей… все это ошеломило меня, и я сбежала. Я сбежала из клетки в виде сердца, которую он построил из свечей, и улетела из города. Я сказала ему, что у меня шок, что мне нужно обо всем подумать. Он попросил у меня прощения и сказал, что просто собирался устроить мне романтический сюрприз.

– У тебя такая упорядоченная жизнь, – сказал он. – Неужели ты не устала от нее? Я хотел, чтобы ты выбросила все из головы.

За неделю, которую я прожила одна у моря, у меня было достаточно времени на размышления, но никаких конкретных мыслей я не помню – только ощущение, что мозговой ящик навис надо мной, словно дамоклов меч. Я не могла есть, я плохо спала. Я не знала, как объяснить все это Фан Жую.

В последний день моего незапланированного отпуска владелец пансиона повел меня на холм – посмотреть на цветущие азалии. Красные, желтые, розовые, лиловые цветы казались такими романтичными, такими дикими. Внезапно мой страх исчез. Я была готова вернуться к Фан Жую и объясниться с ним.

Я умру. Возможно, Фан Жуй уже в аэропорту и ждет момента, чтобы подарить мне кольцо. Я никогда не смогу рассказать ему о своих чувствах. Каждый из нас инстинктивно стремится создать и поддерживать определенный образ. Его романтизм и мой рационализм – это маски, которые мы боимся снять. Может, он даже не понимал, что, сделав мне предложение таким театральным способом, он просто разыграл спектакль, чтобы упрочить свою репутацию романтика. Мой побег в его сценарий не входил, но, должно быть, на каком-то уровне Фан Жуй предполагал, что нечто подобное может произойти. Чтобы поддержать свой имидж, он должен ждать меня и даже приехать в аэропорт и устроить еще один спектакль в надежде, что я передумаю. Но по большому счету себя он любит гораздо больше, чем меня. На мои желания ему плевать.

Людям свойственно обманывать других, но мозговой ящик заставляет человека постоянно рефлексировать: являются ли мысли в моей голове в самом деле моими? Обнаружат ли другие люди мой ничем не приукрашенный мысленный монолог? Не отличается мой имидж от моей истинной сущности? Даже если устройство способно сохранить лишь последние пять минут, ощущение того, что за тобой наблюдают, постоянно, от него никуда не деться.

Я была наивной, когда согласилась участвовать в этом эксперименте. Мы, юные глупцы, не боялись того, что наши мысли прочтут после смерти, мы не понимали, что нас ждет жизнь, наполненная бесконечной самокритикой и скованная тяжелыми цепями сомнений.

Самолет падает все быстрее. У меня болят уши. Голову наполняет усиливающийся гул. Сколько минут осталось? Будут ли эти мысли стерты? Найдут ли мой мозговой ящик? Кто его расшифрует? Будет ли он знаком с Фан Жуем, расскажет ли он ему все?

Это уже не про любовь. Самим своим существованием мозговой ящик меняет все.

3

– Господин Фан! Вы в порядке? Нам пришлось остановить эксперимент, поскольку ваш пульс и давление начали резко меняться.

Фан Жуй открыл глаза. Сознание закончило путешествие и вернулось в тело. Белый цвет повсюду: белые стены, белые халаты, яркие белые лампы. Он не в самолете. Он очнулся после кошмара.

– Вот, выпейте воды. Вам нужно сделать перерыв и отдохнуть. Мы продолжим эксперимент, только если вы будете на этом настаивать.

– Нет, – ответил Фан Жуй. Его губы дрожали. – Выключите аппаратуру. Я… я все узнал. Чжао Линь… была готова принять мое предложение. Перед смертью она думала обо мне, о том, как облегчить мои страдания. О, она была такой логичной, глупышка. Мне так ее не хватает…

Он умолк, и по его щекам потекли горячие слезы. Но он знал, что от сердечной боли избавился навсегда.

Чэнь Цюфань – писатель-фантаст, сценарист и автор колонок, а еще у него есть «подработка» в виде должности вице-президента по брендингу и коммуникациям в компании «Noitom», которая занимается стартапами в области захвата движений и виртуальной реальности. Чэнь Цюфань (он же Стэнли Чан) публиковался в таких журналах, как «Мир научной фантастики», «Эсквайр», «Chutzpah!» и «Вэньи фэн шан». Его футуристичные тексты можно найти в таких изданиях, как «Slate» и «XPRIZE».

Лю Цысинь, самый знаменитый китайский писатель-фантаст, назвал дебютный роман Чэнь Цюфаня «Мусорный прибой» (китайское издание – 2013 год, русское издание – 2019 год) «лучшим научно-фантастическим произведением о ближайшем будущем».

Чэнь получил множество наград, в том числе тайваньскую премию «Dragon Fantasy» и китайские «Иньхэ» и «Синъюн». Переводы его произведений на английский язык опубликованы в таких изданиях, как «Clarkesworld», «Pathlight», «Lightspeed», «Interzone» и «F & SF». Его рассказ «Рыба Лицзяна» в 2012 году получила премию «Fiction and Fantasy Translation Award», а рассказ «Год крысы» Лэрд Баррон отобрал для антологии «The Year’s Best Weird Fiction: Volume One». Другие его произведения можно найти в сборнике «Invisible Planets».

«Свет, сходящий с небес» – одно из моих любимых произведений Чэня; в нем он запечатлел тревогу, динамику и абсурдность жизни пекинской технократической элиты. А вот «История болезней будущего» – более мрачное и язвительное произведение. Он разворачивает перед читателем картину будущего, похожую на полотна Иеронима Босха. В «Истории» доминирует не столько всемогущее и всеведущее брутальное государство, сколько апатичное, лишенное представления о морали, не ведающее собственной истории население, для которого конец истории является одновременно благом и проклятием. Как всегда, даже в самых мрачных фрагментах произведений Чэня встречаются проблески юмора, но я и не могу сказать, являются ли они признаками надежды или же отчаяния.

0

Моя мать рассказывала, что, когда мне исполнился год, она пошла со мной за покупками и встретила буддийского монаха.

Монах погладил меня по голове – в ту пору такой же лысой, как и у него, – и процитировал что-то, похожее на стихотворение.

Дома мама повторила услышанное отцу. Папа, который учился на несколько лет больше, чем мама, и даже окончил среднюю школу, сказал, что это не стихи, а буддийский коан. Пообщавшись с директором нашей сельской школы, он наконец выяснил, откуда взят этот фрагмент – слова, которые определят мою жизнь.