О психологии западных и восточных религий (сборник) - Карл Густав Юнг

критики (словно под «психическим» понимается нечто общеизвестное). Похоже, эти люди не в состоянии постичь, что, рассуждая о «психическом», мы символически указываем на густейшую тьму, какую только возможно вообразить. Этика требует от ученого способности признать, что познание конечно. Этот предел является началом более высокого познания.

IV

Предисловие к книге Виктора Уайта «Бог и бессознательное»[642]

449 Прошло уже много лет с тех пор, как я высказал желание сотрудничать с теологами, и признаюсь, что я не только не знал, но даже не помышлял о том, до какой степени это желание могло бы осуществиться. Книга, написать введение к которой мне выпала честь, представляет собой третью крупную публикацию[643] теологов в духе сотрудничества, требующего совместных усилий. За моей спиной сегодня более пятидесяти лет первопроходческой деятельности, и все эти годы меня столько критиковали, справедливо и несправедливо, что я научился ценить любые попытки позитивного сотрудничества. С этой точки зрения критика конструктивна — и потому желательна.

450 На первый взгляд создается впечатление, будто психопатология и врачебная психотерапия крайне далеки от области интересов богослова, а потому следует ожидать, что понадобятся изрядные усилия для составления понятийного аппарата, приемлемого и вразумительного для обеих сторон. Для создания такого аппарата требуется осознание ряда определенных основополагающих идей обеими сторонами. Важнейшим среди них будет постижение того факта, что объектом обоюдных устремлений выступает психически нездоровый и страдающий человек, который нуждается в соматическом (биологическом), а также в духовном, или религиозном, внимании. Проблематика невроза простирается от нарушений влечения до вопросов и ответов мировоззренческого, если угодно, порядка. Невроз нельзя считать обособленным явлением, которое поддается строгому определению: это ответная реакция человеческого существа как такового. Терапевтический подход, ограничивающийся только работой с симптомами, тут, очевидно, еще менее пригоден, чем в случае с заболеваниями сугубо соматической природы, хотя и последние, даже не будучи психогенными, содержат психические элементы или сопровождаются их проявлениями. Это обстоятельство, значимость которого давно подчеркивали психотерапевты, лишь ныне начало привлекать к себе внимание медиков. А мне многолетняя практика неоднократно показывала, что чисто биологической терапии недостаточно, что необходимо привлечение психологических факторов. Это лучше всего понимают практикующие психологи, которые занимаются сновидениями: ведь сны, будучи проявлениями деятельности бессознательного, обладают немалым значением при терапии. Все, кто приступает к работе честно и мыслит критически, должны признать, что правильно истолковать сновидение очень и очень непросто; требуются долгие размышления, выходящие далеко за пределы собственно биологических мнений. Неоспоримое присутствие в сновидениях архетипических мотивов побуждает к тщательному изучению духовной истории человечества, если мы и вправду хотим понять их смысл. Сходство определенных мотивов сновидений с мифологемами настолько велико, что правильнее говорить не столько о совпадении, сколько о тождестве. Данное открытие возносит сны на более высокий уровень и помещает их в широкий мифологический контекст, но одновременно приходится вникать в те затруднения, которые обращение к мифологии вносит в духовную жизнь индивидуума. Всего один шаг отделяет мифологему от высказывания религиозных суждений. Однако мифологические фигуры предстают бледными призраками и реликтами давно минувшей, ставшей для нас чуждой жизни, однако религиозные суждения выражают непосредственный нуминозный опыт. Они суть живые мифологемы.

451 Здесь привычный для исследователя-эмпирика способ мышления и самовыражения становится препятствием к взаимодействию с теологами. Богослов, трактуя Евангелия догматически, или их «демифологизируя», не желает ничего слышать о «мифе», поскольку ему кажется, будто это понятие обесценивает религиозные суждения, в высочайшую истинность которых он верит. Что касается эмпирика, приверженного естественно-научному подходу, то он не связывает с понятием «миф» никаких ценностных представлений. Для него миф означает высказывание о процессах бессознательного, и то же самое отношение он распространяет на религиозное высказывание. Эмпирик лишен возможности установить, является это высказывание более «истинным», чем мифологема, или нет, потому что он усматривает между ними единственное различие — различие в степени жизненности. Так называемое религиозное высказывание остается нуминозным, тогда как миф уже в значительной мере утратил данное качество. Эмпирик знает, что многие обычаи и образы некогда считались «священными», но забылись, а их место заняли новые нуминозные фигуры.

452 Теолог может возразить эмпирику, что человек все-таки обладает средствами обнаружения истины, но просто не хочет ими пользоваться, — под истиной он будет подразумевать откровение. Эмпирик же смиренно спросит в ответ: о какой из многих истин откровения, собственно, идет речь и где доказательства, что одна истина вернее другой? Ведь у самих христиан, похоже, нет единства по этому поводу. А пока они спорят друг с другом, врачу приходится браться за случаи, не терпящие отлагательств, и он не может ждать, когда наконец будет разрешена многовековая схизма. Он должен срочно употребить для лечения нечто жизненно важное — и потому эффективное. Само собой разумеется, что он не может предписать пациенту следовать какой-либо абстрактной системе, якобы важной для поддержания жизни. Скорее, он, посредством тщательного и всестороннего обследования, должен постараться установить, что именно беспокоит больного и что именно способно полностью его вернуть к здоровой жизни. Действовать необходимо вне зависимости от того, стоит ли печать официального признания на так называемой истине. Если пациент сумеет вновь обрести себя и снова встать на ноги, то вопрос о примирении индивидуального осознания (этот новый взгляд на предметы и событие, возвращающий человека к жизни, можно назвать как угодно) с коллективно разделяемыми воззрениями и убеждениями становится чрезвычайно важным. Сугубо индивидуальное отделяет человека от других, и больной никогда не излечится, оставаясь законченным индивидуалистом. Он будет невротически чураться своего социального окружения и отчуждаться от него. Даже персоналистская психология влечений Фрейда ощущала необходимость — по крайней мере, негативную — признавать общезначимые истины, извечные representations collectives (коллективные представления) человеческого общества. Научный материализм нисколько не является частным делом философии или религии, это нечто общественно важное, о чем вполне можно догадаться хотя бы задним числом. Поэтому при рассмотрении необычайной значимости так называемых общепринятых истин насущно учитывать расхождения между индивидуальным осознанием и убеждениями, укоренившимися в обществе. Больной человек должен поддерживать отношения со своим социальным окружением способом, присущим лично ему, но к числу столь же насущных задач принадлежит и сравнение понятий, выработанных в ходе исследований бессознательного, с общезначимыми истинами, а также установление отношений между ними.

453 Достижению этой цели была посвящена значительная часть моих усилий на протяжении всей трудовой жизни. При этом с самого начала мне было ясно, что в одиночку с такой задачей не справиться. Я способен анализировать психологические факты, но мне не по плечу самостоятельно выявить все процессы ассимиляции, которые стремятся к взаимодействию с representations collectives. Тут требуются совместные