Второе пророчество - Татьяна Устименко

Я пренебрежительно фыркнула:

— Стараешься убедить меня в том, что якобы понимаешь женщин?

— Женщин не нужно понимать, — он отпил вино и теперь смотрел на меня так, будто бросал вызов, — их нужно просто любить!

Я покраснела и смущенно опустила ресницы. Выходит, я сильно ошибалась, считая Рейна холодным. Под толстой ледяной скорлупой, почему-то покрывающей его сердце, скрывалась знойная, ранимая натура, бог весть зачем старающаяся выглядеть огрубевшей и непробиваемой. Я слишком плохо знала этого мужчину, такого противоречивого и непредсказуемого… Возбуждающее покалывание возникло у меня в груди, волной прокатившись по позвоночнику и спустившись ниже, в живот… Я испуганно прислушалась к своим ощущениям, пытаясь скрыть их от Рейна. «Хоть бы он не догадался, — мысленно вскричала я, — о том, что я хочу его почти до потери сознания!»

— Он хочет тебя! — гневно произнес Изгой, указывая на оплывшую свечу. — Ты не просто нужна ему в качестве орудия спасения, здесь примешано что-то личное!

— Хочет? — растерянно охнула я. — Кто?

— Логан! — многозначительно констатировал Изгой, поднимаясь со своего места и придвигая к моему лицу красивый бронзовый подсвечник. — Видишь? — И лишь теперь я заметила — жар, бушевавший в комнате до прихода Изгоя, не только изуродовал стеариновый стержень свечи, но и размягчил сам металл старинного шандала. Кажется, я побледнела. — Я уверен, в мире не существует другого экстрасенса, способного совершить подобное, — рассказывал Рейн. — Логан силен. Твоя мать умела проецировать тепло и вызывать безотчетную симпатию к себе. Но ты значительно превзошла ее способностями, ты — ярко выраженный боевой пирокинетик. А вот Логан — он особенный, уникальный! Он обладает даром управлять эмоциями людей, внушать им мысли на расстоянии и многократно усиливать потоки ментальной энергии. Окажись на твоем месте обычная женщина, ты бы уже стала его покорной рабой! К счастью, возможности твоего организма служат своеобразным панцирем, частично ослабляющим давление разума Логана. И он почему-то не ограничивается намерениями банально подчинить, но и желает тебя не меньше, чем я — безудержно и страстно, так, как может желать женщину влюбленный в нее мужчина!

— Логан? — изумленно переспросила я. — Брат моей матери? — У меня голова шла кругом от откровений Изгоя. — Но почему? Зачем я ему?

— Не знаю, — Рейн смотрел на меня исподлобья, ревнивым, настороженным взглядом, — хотя очень хочу узнать! И, клянусь жизнью, я не отдам тебя ему. Не позволю на этот раз застать меня врасплох и отнять самое дорогое, как он уже отнял у меня… — Рейн внезапно прикусил язык и замолчал.

— Как отнял — что? — Я схватила его за рукав и требовательно затрясла, предчувствуя важную, тщательно оберегаемую от меня тайну, уже почти раскрытую этим спонтанным выплеском плохо контролируемых эмоций. — Говори, я приказываю!

Но Рейн громко расхохотался хриплым от возбуждения голосом. Подсвечник выпал из его разжавшихся пальцев и с грохотом покатился по полу.

— Не отдам, — судорожно повторил Рейн, вперив в меня пьяно расширившиеся зрачки. Его трясло, словно от приступа эпилепсии, бледные губы перекосило, на виске выступила капелька пота. — Людви… — Он покачнулся, зарычал и, схватив меня в объятия, собственнически притянул к себе.

«Вадим, — краем сознания еще успела подумать я, — прости меня…»

— Ты моя, моя! — самозабвенно твердил мужчина, покрывая жадными поцелуями мои плечи и шею. Развязанный им халат податливой волной стек с моих бедер. Меня захлестнуло желание, лишая последних остатков воли и благоразумия. Холодные мужские губы приблизились к моему лицу, серые глаза расширились, превращаясь в два бездонных озера. Я стонала от наслаждения, с трепетом отвечая на его прикосновения, на его быстрые, похожие на укусы поцелуи. А потом Рейн подхватил меня на руки и понес к расстеленной постели…

Жрец долго прислушивался к окружающему его пространству, ловя восходящие потоки колючего ветра, стремившиеся подхватить и унести с собой, а затем, утвердившись в своей догадке, глумливо расхохотался. Ветер способен сказать многое, но, конечно, лишь тем, кто хочет и умеет внимать его заунывным песням. Снежинки водили неторопливые хороводы, легко проскальзывая между его растопыренными пальцами, а потом вдруг слились в единое брачное полотно, закрутились в бешеной свистопляске. Ночь наполнилась любовью, противостоянием и болью, а еще — затаенным ожиданием чего-то судьбоносного!.. Он стоял на вершине древней горы Вархедь, серым массивом нависающей над заснувшей ночной Будой, и, выставив вперед ладони, чутко сканировал тишину и тьму. И он дождался… Там внизу, в городе, вдруг ярко вспыхнул и засиял выплеск объединенной энергии двух людей, слившихся в страстном акте плотской любви. Инь и ян, Небо и Земля, Он и Она (неважно, как называют разные народы и разные религии эти противоположные, животворящие начала) соединились, породив новую силу… Следящий за влюбленными жрец довольно ухмыльнулся и прищурил свои звериные глаза.

«Теперь она готова! — злорадно подумал он. — Ох, как разъярится Логан, поняв, что он опоздал, не смог, не успел заполучить ее себе. Теперь, когда чаладанья обрела свою истинную мощь и соединилась с иным самцом, выбрала для себя другого воина, отныне ход истории необратимо изменится. Неумолимый рок взял свое…»

Жрец медленно спускался по каменным ступеням, серпантином обвивающим склон горы. Итак, Изгой в очередной раз стал предателем, нарушив волю бога Митры и разбудившего его благодетеля — сегодня он осмелился полюбить во второй раз, причем именно ту женщину, убить которую ему поручили. «Тем лучше! — Следящий ликующе поднял голову, подставляя лицо сыплющимся с неба снежинкам. — Тем интереснее!» Молодая чаладанья пошла своим путем, и теперь даже он не решился бы предсказать возможный исход того, что уже приближалось…

— Они станут бороться за нее! — убежденно выкрикнул он, обращаясь к горе. — Слышишь, немой страж моего города? Люди, ликантропы, лугару — все они вступят в борьбу за спасение, ибо она отвергла предназначенного ей воина и защитника, а выбрала того, кто не олицетворяет ни одну из сил, того, кто зовется Изгоем. Она сама стала ничьей, ценным призом и добычей — залогом выживания! — Он хохотал как безумный. — Ариман, Ормузд, сознайтесь, вы ведь тоже не ожидали ничего подобного. Но это будет забавно!

Пару минут спустя жрец успокоился и замолчал, торопливо направляясь к городу.

«Я подожду, — размышлял он. — Я еще успею убить глупую чаладанью. А пока пусть все поборются за нее, ведь недаром они собрались в Будапеште, повизгивая от азарта, будто свора гончих: герр Крюгер, Логан и Абадайя с Калебом. Уверен, уже завтра они сцепятся за чаладанью не на жизнь, а на смерть. И я смогу узнать много важного, просто не вмешиваясь, слушая и наблюдая. Все великие тайны выбалтываются не из-за шантажа или по принуждению, а в порядке самореализации или самоутверждения. Все они мнят о себе слишком много! — Он язвительно хмыкнул. — Они есть зло, не желающее признавать свою истинную, порочную сущность. Я тоже зло, но в отличие от них — я умен и справедлив. А они глупы, ибо им не дано понять, что когда глупое зло борется со злом умным, то одно из них обычно считается добром…»