Второе пророчество - Татьяна Устименко

— Всегда найдется тот, кто окажется сильнее любых обстоятельств, — степенно ответил Иган, случайно или намеренно не замечая моей провокации. — Бог всего лишь объективный судья, поставленный над нами тем, кто правит этим миром. Мы неоднократно убеждались в наличии третьей силы — не зависящей ни от нас, ни от бога. Кто-то называет ее демиургами, кто-то — фатумом, роком, судьбой. Наш мир уже неоднократно приближался к порогу гибели, но всегда находился тот, кто помогал выжить если не всем, то хотя бы некоторой избранной части разумных существ. По воле бога или против оной. Одного из этих спасителей звали Кецалькоатль, другого — Ной. А еще были Иисус, Заратустра, Трисмегист, Бероэс и многие другие. А теперь у нас появилась ты… — Все это лугару изложил так серьезно, что я уже почти распрощалась со своим обычным скептицизмом, проникаясь его убежденностью, оказавшейся весьма заразной.

— Ваши старейшины пришли к выводу, что миру грозит гибель? — переспросила я.

Иган сухо кивнул: — Да!

— Но в чем суть и причина грядущей беды? — продолжала допытываться я.

И тут машина остановилась…

— Выходите, моя светлая госпожа, — страж открыл дверцу автомобиля, — мы приехали!

Ласковой улыбкой попрощавшись с заметно опечаленным нашим расставанием Дьюлой, я покинула теплые недра лимузина и очутилась в странном месте, подобного которому не видывала никогда доселе. Автомобиль отъехал и беззвучно канул в темноту, оставив меня в полнейшем одиночестве. Я стояла на огромной мраморной арене, едва освещенной несколькими горящими факелами, воткнутыми в щели меж каменных блоков. Небо прояснилось, снегопад прекратился. Я подняла голову, восторгаясь бездонной чернотой ночного небосвода, расцвеченного алмазной россыпью звезд. Сверху на меня безмолвно взирала сама вечность, безликая и бесчувственная, снисходительно позволившая мне приблизиться к ней на один короткий шаг, на быстротечный миг, на мимолетный вздох. Что значила я по сравнению с бескрайней мудростью и бессмертием этого великого сооружения, этого древнеримского Колизея, построенного на заре веков и сумевшего пережить тысячелетия? Я понимала, что, принципиально не веруя в богов, все равно невольно возношу бессвязную молитву времени и судьбе, по какой-то, пока неведомой, причине принявшим меня в свои объятия и сейчас беседовавшим со мной, как с равным себе существом. И мне безумно захотелось узнать и выяснить — зачем я здесь? Какая миссия на меня возложена? Какие пути мне предстоит пройти?

Я медленно пересекла мраморную площадку и поднялась по полуразрушенной лестнице, выщербленной временем и ногами многих тысяч людей, прошедших по ней до меня. Моему взору открылись величественные руины древнего города, а за ними — сказочно прекрасный беломраморный храм бога Митры, едва подсвеченный первыми лучами восходящего солнца…

Сумевшие завоевать полмира римляне были все-таки не сверхсуществами — неуязвимыми и бессердечными, коими старались выставить себя во всех своих летописях и хрониках, а просто людьми, и поэтому даже они не смогли устоять против манящей неги зеленых берегов Дуная. По их придирчивым меркам именно этот благодатный край в полной мере подходил под определение «обитель богов», вызывая желание остаться тут на века. Здешняя речная вода оказалась вкусной и кристально чистой, небо — безмятежно голубым, а виноград — сладким и янтарно-золотистым. Окруженная горами речная долина выглядела тихой колыбелью, обещающей счастье и покой. Первый, создавший Паннонию легион, состоявший из шести тысяч человек — воинов и нескольких жрецов, построил беломраморный город, получивший название Аквинк. Чуть позднее римлян вытеснили неистовые гунны, и, согласно немецким хроникам, именно в долине Дуная находился город их легендарного вождя Аттилы. После распада империи гуннов этой территорией владели попеременно различные германские племена, затем авары и славяне, а позже, в эпоху прихода сюда венгров, она перешла к племени Арпад. Но военный амфитеатр римлян и примыкающий к нему храм Митры выдержали всё и практически без ущерба перенесли тлетворное влияние веков, оказавшись сильнее разрушения и смерти. Римляне, превыше всего на свете ценившие искусство и живопись, оставили после себя множество чудесных творений, к коим, несомненно, относилась вилла Геракла с ее потрясающим воображение мозаичным полом, воспроизводящим сцены из мифа о Геракле, его жене Деянире и коварном кентавре Нэссе. К наследию ушедшего народа относятся и каменные саркофаги-захоронения, и скалоподобные развалины водного акведука, и фундаменты огромных бань-терм…

Наслаждаясь прелестью порозовевшего от солнечных лучей мрамора, я досконально изучала все эти сокровища, ранее известные мне только по описаниям в книгах и по фотографиям. Превращенные в музей под открытым небом, останки древнеримского города подавляли своим величием, будя сострадание к зачахшей расе героев и полубогов. Но сам храм, не тронутый ни людьми, ни природой, сохранился в безупречно первозданном виде, буквально крича о том, что над некоторыми явлениями не властен никто — ни люди, ни время.

Я вошла в древнее Святилище и почтительно преклонила колено перед священным алтарем — митриумом, выполненным в форме каменного постамента, прорезанного неглубокими канавками для стока крови. Многие сотни лет назад на нем приносили в жертву животных, а возможно, и людей, по древней традиции украшенных венками из жасмина и тубероз. С некоторой неприязнью я рассматривала статую бога Митры, представляющую собой фигуру молодого мускулистого мужчины, который, ухватив за рога, склоняет к своим ногам усмиренную тушу могучего быка.

«Митра олицетворяет собой Солнце, а умирающий бык символизирует Землю, — размышляла я. — Что кроется в этой аллегории?»

В Святилище находились еще несколько статуй — воплощение образов спутников и служителей жестокого бога. Немного устав от навалившихся на меня впечатлений, я опустилась на каменную скамью, противоположный конец которой занимала коническая мраморная глыба. Я потянулась к прозрачной струйке воды, непрерывно бьющей из халцедоновой чаши, желая утолить жажду, как вдруг услышала громкий вздох. Испуганно вскрикнув, я разбрызгала капли холодной влаги. То, что сначала показалось мне мраморной глыбой, внезапно пошевелилось, дернулось и превратилось в окутанного белым плащом человека. Незнакомец развел складки мягкой ткани, открывая умное, иссеченное морщинами лицо, длинные седые волосы и проницательные серые глаза. Приветливая улыбка изогнула его тонкие бледные губы. Сухощавая кисть потянулась и бережно коснулась моей щеки.

— Приветствую тебя, моя милая девочка! — чуть хрипловатым голосом произнес мужчина, поднимаясь со скамьи и являя мне свое слегка сгорбленное, но еще сильное и крепкое тело. — Творцы, как похожа ты на обоих своих родителей, а еще больше — на Дагмару, священную прародительницу всех лугару!

Я почтительно поклонилась и поцеловала край его плаща.

— Добро пожаловать в Будапешт, моя благовоспитанная госпожа! — счастливо рассмеялся мужчина. — Я никогда не забуду ту минуту, когда узрел долгожданный сигнал трех зажженных свечей в окне твоего дома! — Он обнял меня по-отцовски нежно, привлекая мою голову к себе на грудь и прикладываясь к моему лбу растрескавшимися лихорадочно-горячими губами. — Как долго мы ждали тебя, моя чаладанья!