Лавкрафт. Я – Провиденс. Книга 2 - С. Т. Джоши

Вермонт и забрать у него все доказательства его общения с Экли. С Уилмартом разговаривал вовсе не Экли, чей мозг уже изъяли из тела и поместили в одно из специальных устройств, а кто-то из инопланетян, возможно даже сам Ньярлатхотеп, которому все они поклонялись. Их абсолютно не интересует налаживание «отношений» с людьми – напротив, они намерены поработить человеческую расу, а Уилмарт должен рассказать всему миру о надвигающейся угрозе.

Не менее интересно поговорить и о том, как была задумана повесть. Стивен Дж. Мариконда внимательно изучил данный вопрос, и здесь я по большей части привожу его выводы125. Лавкрафт, несомненно, слышал о наводнениях 1927 года в Вермонте, поскольку о них сообщали в газетах Восточного побережья. Говард писал Дерлету: «Попрошу Кука дать мне почитать Uncanny Tales, если журнал… или его самого… не смыло наводнением. Катаклизм случился совсем недалеко от его места жительства, и я уже больше недели не получал от него писем»126. В более общем смысле Вермонт был выбран как место действия после того, как Лавкрафт побывал там в 1927 и 1928 годах. Более того, ему удалось ввернуть в повесть целые отрывки из эссе «Первые впечатления о Вермонте», при этом Лавкрафт едва заметно их откорректировал, дабы подчеркнуть одновременно и ужас, и притягательность сельской обстановки. Для примера приведу два отрывка: из эссе о поездке и из самой повести.

«От близости и душевности маленьких куполообразных холмов захватывало дух. В их крутых и резких склонах нет ничего от привычного однообразного мира, знакомого всем нам, поэтому создается впечатление, что в этих очертаниях таится некий странный и почти забытый смысл, будто это гигантские иероглифы, оставленные на земле якобы когда-то существовавшей расой исполинов, славные дни которой теперь существуют только в нечастых глубоких снах».

«От близости и душевности карликовых куполообразных холмов по-настоящему захватывало дух. Их склоны оказались даже более крутыми и резкими, чем утверждала молва, и в них не было ничего от прозаичного банального мира, знакомого всем нам. Густые леса на этих неприступных склонах, куда не ступала нога человека, казались пристанищем всего странного и невероятного, и у меня появилось ощущение, что в самих очертаниях холмов таится некий странный и давным-давно забытый смысл, будто это гигантские иероглифы, оставленные на земле якобы когда-то существовавшей расой исполинов, славные дни которой теперь существуют только в нечастых глубоких снах».

В этой поездке в Вермонт на автомобиле «форд» слышны отголоски путешествия Лавкрафта 1928 года, когда он прибыл на ферму к Ортону: «Нас встретили [в Братлборо] на „форде“, принадлежавшем его соседу, и мы помчались прочь от земной реальности среди живописных холмов и загадочных извилистых дорог земли, где пейзаж оставался неизменным на протяжении века»127. Теперь уже должно быть ясно, что персонаж по имени Генри Уэнтуорт Экли частично основан на Берте Г. Экли, деревенском жителе, с которым Лавкрафт познакомился в той поездке. В письме к Лиллиан он сначала неправильно записал его имя («Akeley» вместо «Akley»), и в повести этот факт тоже отражен: в поддельной телеграмме инопланетяне пишут фамилию Генри с ошибкой («Akely» вместо «Akeley»). В описании уединенной фермы Экли, судя по всему, смешались дом Ортона в Браттлборо и дом Гудинафа, расположенный севернее. Также в начале повести упоминается «Бродячее перо» (колонка из Brattleboro Reformer), а позже – «Болото Ли», названное так в честь соседей Вреста Ортона – мальчишек по фамилии Ли. Таким образом, это произведение представляет собой один из наиболее выдающихся примеров смешения фактов и вымысла во всем творчестве Лавкрафта.

Сама же работа над повестью шла очень трудно и на удивление долго. На последней странице оригинальной рукописи отмечено: «Начато в Провиденсе, штат Род-Айленд, 24 фев. 1930 г. / Черновой вариант завершен в Чарлстоне, штат Южная Каролина, 7 мая 1930 г. / Окончательно отредактировано в Провиденсе, штат Род-Айленд, 26 сент. 1930 г.». Примечательно, что Лавкрафт брал рукопись с собой в долгое весенне-летнее путешествие, чего прежде, насколько мне известно, никогда не делал. Четырнадцатого марта, еще до того, как отправиться в путь, он писал Лонгу: «Застрял на стр. 26 моей новой истории ужасов о Вермонте»128. Но уже на следующий день в постскриптуме письма к Мортону Лавкрафт спрашивает: «Как тебе НОВАЯ ПЛАНЕТА? СЕНСАЦИЯ!!! Наверное, это Юггот»129. Естественно, речь идет об открытии Плутона, который К. У. Томбо обнаружил еще двадцать третьего января, однако новость попала на первую полосу New York Times только четырнадцатого марта. Лавкрафт пребывал в восторге от этого открытия: «…вы наверняка читали о новой транснептуновой планете… для меня это самая увлекательная за последнее время новость… Я всегда мечтал о том, чтобы при моей жизни случилось нечто подобное, – и вот оно! Первая планета, обнаруженная после 1846 года, и всего лишь третья за всю историю человечества!»130 (Предположительно, он имел в виду, что все остальные планеты Солнечной системы, за исключением Урана, Нептуна и Плутона, были известны еще на заре цивилизации.) Очевидно, что согласно первоначальной задумке Лавкрафт не планировал упоминать в повести Юггот, но довольно удачно добавил его уже на ранних стадиях работы над произведением. Это название мы впервые находим в цикле «Грибы с Юггота», однако цитаты из стихотворений вовсе не намекают на то, что Юггот – это обязательно планета: «Узнавание» (IV) – «Но Юггот, за звездной пустотой»; «Звездовей» (XIV) – «В этот час одержимые луной поэты знают / Какие грибы растут на Югготе». Только по комментарию Лавкрафта из письма к Мортону («Наверное, это Юггот») можно догадаться, что Юггот задумывался им как девятая планета Солнечной системы.

После завершения «чернового варианта» в Чарлстоне повесть претерпела серьезные изменения. Сначала Лавкрафт взял ее с собой в Нью-Йорк и прочитал Фрэнку Лонгу, который вспоминал о том случае в мемуарах 1944 года. Конечно, некоторые из его утверждений явно ошибочны, однако в других есть доля правды: «Голос Говарда вдруг стал замогильным: „И сказал измученный голос из коробки: уходи, пока еще можно…“»131 Затем Лавкрафт отправился в Кингстон навестить Дуайера и тоже зачитал ему эту историю, после чего сообщал Дерлету:

«Дуайер высказал несколько разумных и проницательных критических замечаний, поэтому „Шепчущий во тьме“ вернулся на предыдущую стадию сочинения. В поездке я больше не буду возиться с повестью, но как только приеду домой, то есть через неделю или даже меньше, сразу возьмусь за переработку. Я постараюсь значительно уплотнить повествование, а концовку сделать не такой прямолинейной»132.

Лавкрафт закончил редактировать повесть только после поездок в Бостон (на съезд НАЛП), Онсет и Квебек. Теперь становится ясно,