Зеркало и свет - Хилари Мантел

– Как поживаете, мадам? Я привез вам подарки.

Они одни в темной комнатке. Он позволяет себе единственный долгий взгляд. Доротея не похожа на кардинала. Вероятно, пошла в мать? Смотреть на нее приятно, но выдавить улыбку она не в состоянии. Наверняка думает, где ты был все эти годы?

Он говорит:

– Я видел вас однажды, когда вы были маленькой девочкой. Вы меня не помните.

Доротея не берет подарки, поэтому он кладет их ей на колени. Она развязывает узел, смотрит на книги, откладывает в сторону, но платок превосходного льна подносит к свету. Платок вышит тремя яблоками святой Доротеи, венками, цветками, побегами, лилиями и розами.

– Одна их моих родственниц вышила это для вас. Жена Рейфа Сэдлера, – возможно, ваш отец упоминал о молодом Сэдлере?

– Нет. Кто это?

Он вынимает из кармана письмо Джона Клэнси, джентльмена, состоявшего при кардинале, который сыграл роль отца Доротеи, когда ее помещали в монастырь. Письмо это у него давно, и он привык не то чтобы везде таскать его с собой, просто не забывать, где оно.

– Клэнси пишет, что вы хотели бы остаться в монастыре. Однако, мне кажется, вы были слишком молоды, когда приносили обеты.

Она склонила голову, изучает вышивку:

– Значит, я могу быть свободна?

– Вы вольны идти куда пожелаете.

– Куда?

– Вас с радостью примут в моем доме.

– Жить вместе с вами? – Лед в ее голосе заставляет его отпрянуть, даже в такой крохотной комнате. Она складывает платок вышивкой внутрь. – А как поживает мой брат Томас Винтер?

– Здоров и обеспечен.

– Вами?

– Это меньшее, что я могу сделать для кардинала. Когда ваш брат вернется в Англию, я устрою вам встречу.

– Нам нечего сказать друг другу. Он ученый, я бедная монашка.

– Я бы с радостью предложил ему кров, но его ученые штудии заставляют его жить за границей.

– Сыну кардинала нет места в Англии. Говорят, в Италии его бы приняли с распростертыми объятиями.

– В Италии он стал бы папой.

Она пожимает плечом. Довольно шуток, думает он.

– Когда Анне Болейн пришел конец, – говорит она, – мы решили, что истинная вера будет восстановлена, но прошло лето, и мы засомневались.

– Никто не отказывался от истинной веры. У вас нет возможности наблюдать жизнь короля, оттого вы думаете, будто она состоит из танцев и маскарадов. Уверяю вас, это не так. Каждый день король слушает три мессы, блюдет все церковные праздники. Держит пост. Мы ничего не упускаем.

– Говорят, церковные таинства упразднят, а всех монахов и монахинь распустят. Дама Элизабет уверена, что в конце концов король доберется и до нашего монастыря. Что с нами будет?

– Таких намерений у короля нет, – говорит он. – Однако, случись подобное, вам выделят пенсию. Думаю, ваша аббатиса будет яростно торговаться.

– Но что мы будем делать вдали от сестер во Христе? Мы не можем вернуться в семьи, если наши близкие умерли. – Она вспыхивает. – Или если не захотят нас принять.

Придется быть терпеливым.

– Доротея, не плачьте. Ваши страхи воображаемые, эти беды вас не коснутся.

Он спрашивает себя, должен ли я обнять ее? Королевская дочь плакала на моем плече – или плакала бы, стой я смирно.

– Я хочу заверить вас в моих добрых намерениях, – говорит он. – Это место – единственное, которое вы знали, но впереди у вас жизнь.

– Клэнси привез меня сюда и оставил под своим именем. Я не хочу оказаться на улице и просить подаяние.

О женщины, думает он, им обязательно разыгрывать сцены, чтобы выжать слезу. Я ведь уже предложил ей свой дом.

– Я выделю вам ежегодную ренту.

– Я отказываюсь.

Вздор, все так говорят, думает он.

– Или найду жениха, если вы не возражаете против замужества.

– Замужества? – удивляется она.

Он смеется:

– Вы слыхали об этом блаженном состоянии?

– Замужество для меня? Незаконнорожденной дочери? Дочери опозоренного священника? Невзрачной дурнушки?

Хорошее приданое, думает он, сделает из вас красавицу. Впрочем, едва ли это те слова, которые она хочет услышать.

– Поверьте мне, вы миловидная молодая женщина. До сих пор ни один мужчина не подносил зеркало, чтобы вы увидели себя его глазами. Если вас украсить и приодеть, вы будете желанной партией. Я знаком с лучшими торговцами, мне известны фасоны, которые носят при французском дворе и в Италии. Я одевал… – Он запинается. Я одевал двух королев.

Она смотрит на него вопрошающе:

– Уверена, вы знаете, о чем говорите.

– А если вы не погнушаетесь мною, я мог бы, я готов…

Он в ужасе замирает. Куда его занесло?

Она смотрит на него в изумлении. Такие слова нельзя взять обратно.

– Я женюсь на вас, мистрис, если вы того пожелаете. Да будет вам известно, я давно овдовел. И пусть я лишен внешней привлекательности, остального у меня в избытке. Я богат и буду еще богаче, поэтому мне не нужно ваше приданое. У меня много хороших домов. Я щедр и забочусь о моих близких. – Он слышит, как расписывает свои достоинства перед этой испуганной девушкой, словно рекомендует слугу. – У меня нет детей, которые стали бы вам обузой, за исключением Грегори, который давно вырос и скоро сам станет мужем. Я хотел бы еще детей. Впрочем, это зависит от вас. Если захотите носить мое имя формально, чтобы обрести статус и положение, ради вашего отца я готов… – Он запинается.

Она подходит к оконцу, глаза мечут молнии. Снаружи нет ничего, кроме стены.

– Формально? Я вас не понимаю. Вы зовете меня замуж или нет?

– Вы одиноки в этом мире, как и я. Ради вашего отца обещаю холить вас и лелеять. Возможно, вы меня полюбите. Если нет, никто не отнимет у вас дом и защитника, но я не стану требовать большего.

– Это потому, что у вас есть любовница?

Он не отвечает.

– И не одна, – говорит она про себя. – Да, у вас есть все желаемые достоинства, будь вы покупателем и будь я товаром. Благодаря моему отцу, который возвысил вас, вы можете купить что угодно.

Вам не понять, мадам, думает он, откуда он меня возвысил. Он чувствует опустошение, обиду, холод. Почему она так ожесточена против него? Той долгой зимой в Ишере он улаживал кардинальские долги. За что-то можно заплатить из собственного кармана, но кого там только не было: мясники, лодочники, крысоловы, а еще те, кто ставит припарки лошадям, составляет гороскопы и солит рыбу. Не говоря о расходах, которых не найдешь в конторских книгах, например, чтобы перекупить шпионов, которых под видом слуг приставил к кардиналу Норфолк.