Время дикой орхидеи - Николь Фосселер

Георгина стряхнула с себя его слова и его обозленный тон, как зимородок стряхивает воду с перьев, и прикрыла дверь.

– Мне надо с тобой поговорить.

В комнате повисло молчание. Только дождь с улицы что-то нашептывал тысячью своих языков.

Лампы, которые Пол зажигал в последние несколько часов, давали лишь слабый свет, предоставляя тени большую часть комнаты.

– Боже правый, – пробормотал в какой-то момент Пол, сидя в шезлонге расставив ноги.

Он тер себе лицо, из которого ушли последние краски, прежде чем его взгляд снова погрузился в янтарную глубину его стакана; стакан был уже не первый за этот вечер. Окурки сигар лежали в пепельнице как дохлые жуки; он выкуривал их одну за другой.

– И нет никаких сомнений?

– Когда это знаешь, то уже видно. – Улыбка Георгины казалась раненой. – Мой нос. Разрез глаз. У меня такие же глаза, как у Семпаки. Только у меня синие.

Подобрав под себя ноги в кресле, она чуть отпила из стакана и поставила его себе на ладонь, запрокинула голову.

– Теперь многое обретает смысл, – медленно проговорила она. – Почему Семпака всегда питала ко мне такое отвращение. Почему отец после смерти моей… ма… мамы… так изменился и в какой-то момент вообще отослал меня. Должно быть, я каждый день, каждый час напоминала ему о его неверности. О его вине перед умершей женой.

Некоторое время был слышен лишь стук и плеск дождя. Раскаты далекого грома. Потрескивание фитиля лампы.

– Не следует никому говорить об этом, – хрипло прошептал Пол. – Прежде всего ради детей.

Давно миновали те времена, когда Уильям Реншоу Джордж, годами работавший бухгалтером на несколько торговых предприятий до того, как уйти в газету, мог ни от кого не прятать свою незаконнорожденную малайскую дочь.

Пол протянул к ней руку, но на полдороге опустил ее и потер себе колено. Георгина сглотнула и на мгновение прикрыла веки.

– Я не обижусь, если при таких обстоятельствах ты пожелаешь развода, – ответила она. – Насчет фирмы мы наверняка как-нибудь договоримся.

Он уставился на нее.

– Ты всерьез полагаешь, что я могу так сделать? Что я тебя брошу, потому что теперь случайно выяснилось, что ты наполовину малайка?

Его глаза в свете лампы казались жесткими, блестящими и прозрачными, как голубое стекло, которое могло в любой момент треснуть.

– Что я позарился только на фирму? На деньги и на хорошенькое личико? И заодно еще и смог разыграть из себя милосердного спасителя падшей девушки?

Закусив губу, Георгина онемела. Пол стукнул стаканом по столу так, что виски выплеснулся, и вскочил. Она испуганно смотрела, как он ходит по комнате взад и вперед, то и дело прочесывая пальцами волосы.

– Попытайся же понять меня, – прошептала она.

– Я пытаюсь, Георгина! – воскликнул он. – Я уже двадцать лет только это и делаю! – Он воздел руки и резко их опустил в жесте бессилия. – Но ты хоть когда-нибудь пыталась понять меня? Ты хоть раз попыталась понять, каково это для меня – быть женатым на тебе?

В нем ярким пламенем вспыхнул гнев.

– Я не просила тебя жениться на мне!

– Нет, ты не просила, и ты все время снова и снова давала мне это почувствовать! Ты вышла за меня замуж, потому что у тебя не было другого выхода. Потому что я обманул твоего отца, что ребенок у тебя в утробе – мой. Да, фирма была аргументом. Да, мне было жаль тебя. И да, мысль о твоей постели заставила меня закрыть глаза на то, что ты любишь другого. Но за эти двадцать лет ты хотя бы раз подумала, что у меня была и другая причина жениться на тебе? – Жесткость в его голосе начала таять. – Неужто ты не видишь, что все, что я делал все эти двадцать лет, я делал всегда только для тебя?

Она недоверчиво смотрела на него во все глаза.

Его взгляд мерцал.

– Ты и впрямь этого не видишь.

Он принялся рыться в бумагах, собирая отдельные листы в стопочки. Слишком лихорадочно, чтобы эти действия были осмысленными.

– Пожалуй, будет лучше, если мы какое-то время не будем видеться. Я и без того давно собирался в Пондишери к твоему кузену. Я выеду как можно скорее. – Он похлопал стопкой бумаг по столу, выравнивая края. – И я думаю также, что будет лучше, если я возьму Джо с собой.

– Нет! – Крик, сухой и резкий, как щелчок клешни рака. – Джо останется со мной!

Пол поднял голову, неподвижно замерев в полусогнутой позе.

– Надеюсь, ты не думаешь… – Его глаза были темными, почти черными в свете лампы, и Георгина поняла, как сильно она его обидела. – Ведь ты не думаешь, что я… отниму у тебя ребенка?

Он бросил бумаги на стол, а сам упал в кресло. Усталый, измученный.

– Пол… – Больше она ничего не могла произнести.

Он сокрушенно покачал головой:

– Ты меня действительно не знаешь, Георгина. Ты ни разу даже не попыталась узнать меня хоть сколько-нибудь.

Пол избегал ее взгляда и все разглаживал свои волосы, и Георгина впервые заметила, что он начал лысеть со лба.

Он глубоко вздохнул и опустил руку.

– Сегодня я буду спасть здесь, внизу.

* * *

На палубе Пол подставлял лицо сильному ветру; впервые после стольких лет он мог снова вздохнуть свободно.

Ему нужна была эта дистанция. Ему нужно было время, чтобы побыть вдали от нее.

Он знал, что должен чувствовать себя виноватым, оставляя Георгину одну в такое для нее время. Но так же хорошо он знал, что она не нуждается в нем. Она никогда в нем не нуждалась, если не считать необходимости, чтобы он дал ее сыну имя. То, в чем Георгина нуждалась, он дать ей не мог; для этого он был не тот человек.

Его лицевые мускулы напряглись, он ощутил на языке горький привкус.

Взгляд его упал на Джо. Ленты ее соломенной шляпы трепало на ветру; от порыва ветра взметнулся подол ее синего пальто. Упершись подбородком в руку, лежащую на поручне релинга, она смотрела в морскую даль. На берег Сингапура, размытую акварель в насыщенных зеленых тонах, однако взгляд ее казался обращенным внутрь себя. Указательный палец другой руки сгибался и распрямлялся в подражание гусенице, которая ползет по поручню релинга, насколько хватало руки Джо, и потом она вновь начинала с исходного пункта.

– Ты не радуешься Индии?

– Радуюсь, – бросила она быстро и не задумываясь, потому что знала: этот ответ он и хотел услышать. Гусеница занимала все ее внимание; казалось, она о чем-то размышляла.

– А почему мама не едет с нами?

Пол присел перед ней на корточки и обнял ее за плечи:

– Маме сейчас требуется время, чтобы побыть одной, Жози.

– Из-за дедушки?

– Да, мое сердце. Из-за дедушки.