Орден Последней Надежды. Книга 3. Французский дьявол - Андрей Родионов

Слегка отдышавшись, я проверяю, не остался ли кто-нибудь из разбойников в живых. Ага, ослепленный мною толстяк укрылся под каким-то деревом, его бьет мелкая дрожь, зубы тихонько клацают. Я походя вспарываю разбойнику горло и, быстро одевшись, с полчаса безуспешно пробую найти девчонку, из-за которой все и началось.

Куда там, ее давно и след простыл. Эта умница не стала дожидаться, чем кончится схватка, и благоразумно скрылась.

Когда я понял, что девица взяла свою судьбу в собственные руки, на моем лице тут же появилась удовлетворенная улыбка. Не надо было устраивать ничью жизнь, ломать голову над тем, куда деть ребенка, и объяснять горожанам, где это скромный лекарь научился так мастерски убивать. А потому я быстро прибрался на дороге, ополоснулся в ближайшем ручье и вновь нагрузил Крепыша лекарственным сырьем.

Отойдя на десяток шагов, я обернулся и придирчиво оглядел кусты. Если точно не знать, что в нескольких ярдах от дороги свалены шесть трупов, то сроду об этом не догадаешься. Тела двух жертв я уложил отдельно, в стороне от разбойников, но и их закапывать не стал, некогда.

Остаток пути пролетел незаметно. Я то укорял себя за вспышку насилия, которая могла привлечь ко мне ненужное внимание, то довольно улыбался, вспоминая, с какими гримасами умирали те негодяи. Что же касается учиненного мною самосуда, как это назвали бы ревнители прав всякой мрази из родного двадцать первого века… А кому ж их судить, как не мне? все-таки я не только единственное духовное лицо, то есть главный представитель Господа на этой лесной дороге, но и дворянин, и даже выше того, рыцарь! Так что суд состоялся, будьте уверены. Что же касается тяжести приговора, то у осужденных остается право апеллировать к Отцу небесному. Пусть жалуются сколько хотят, я не возражаю.

Следующий день выдался еще краше. Яркое солнце медленно ползло над головой, важно озирая окрестности, на чистом синем небе не было ни облачка, только на самом горизонте белело что-то такое кучерявое. Легкий свежий ветер мягко трепал листья деревьев, громко жужжали неугомонные пчелы, перекликались птицы, мычала, блеяла и кудахтала соседская живность.

Я не спеша прогулялся по окрестностям. Местный сеньор изволил отправиться на охоту, и я отступил на обочину, вежливо поклонившись, когда мимо промчалась гордая кавалькада. Злобно рычали псы, рвались с поводков, поводя налитыми кровью глазами, щерили белоснежные зубы.

Когда облако пыли, поднятое всадниками, рассеялось, я долго смотрел им вслед, вспоминая, как сам когда-то вращался в подобном обществе. Потом прислушался к себе, но никакого сожаления по оставленной жизни не ощутил, и тогда я понял, что все закончилось и перегорело.

Сама собой в голову вновь пришла простая мысль: а не пора ли вернуться на родину? Больше не осталось ни одной причины, отчего бы я не мог этого сделать. Накопленных денег хватит и на коня, и для оплаты проезда на купеческом корабле, идущем в славный Новгород. На Руси издавна ценились лекари-иностранцы, я там не пропаду. Оружие бережно смазано маслом и укрыто в тайнике, достать его и привести в порядок — дело нескольких минут. Словом, все, что мне нужно, — принять твердое решение.

Против ожидания, утренняя прогулка затянулась. Я медленно шел, разглядывая окрестности Морто так внимательно, словно навсегда собирался с ним распроститься.

Вскоре я понял, что решение наконец созрело. Когда-то давно, целую вечность тому назад, Роберт Смирнов попал в пятнадцатый век и не собирался перебираться на Русь, а вот теперь, повзрослев, набравшись жизненного опыта, понял, что тянуть нечего. Французы без меня не пропадут, все, что можно, я для них уже сделал. Правда, Деву не уберег…

Я опустился на старый пень, вспоминая все, что случилось со мной за последние годы. На бывшего фельдшера «Скорой помощи» свалилось столько бед, что удивительно, как спина не треснула. Как следует все обдумав, я решил, что больше мне во Франции делать нечего.

Уже издали я понял, что происходит что-то неладное. У моего дома собралась целая толпа, все громко кричали и суетились. Я нахмурился и тут же прибавил шагу, едва удерживаясь от того, чтобы не перейти на бег. Завидев меня, люди с готовностью раздались в стороны. Прямо перед моим крыльцом на грубых деревянных носилках лежала девушка лет семнадцати, голова ее была закутана в серое полотно. Плотная ткань промокла насквозь, тяжелые алые капли беспрерывно падали вниз, под носилками медленно расплывалась лужа крови. Девушка негромко рыдала, голос тонкий, как у ребенка, мелко дрожали босые ноги.

— Молчать! — рявкнул я, когда навстречу мне рванулись сразу трое горожан и затараторили как сороки, взбудораженно перебивая друг друга.

— Говори, что случилось, Люка! — ткнул я пальцем в коренастого парня с некрасивым суровым лицом.

— Это все охота! — выпалил тот. — Анна не успела убраться с дороги, и один из псов вцепился ей в голову, я еле его оттащил.

— И что потом?

— А ничего, — пожал тот плечами. — Егеря ухватили его за ошейник и побежали дальше, а я понес сестру к вам.

М-да, лично я убил бы пса на месте, но крестьянину о таком и мечтать не стоит. За подобное вольнодумство не только серва, но и всю его семью могут казнить, и ничегошеньки сеньору за это не будет, он в своем праве. Такие уж времена на дворе стоят.

— Заносите ее, — крикнул я, распахивая входную дверь. — Кладите на длинный стол у окна!

Понимаю, что иметь два стола в одной комнате — сущее барство, но не кушать же мне на той столешнице, где перевязываю больных. А в остальном у меня без излишеств. Прихожей нет, и из входной двери попадаешь сразу в гостиную, она же приемная и перевязочная. Дверь налево ведет в кухню, там я себе готовлю. Дверь прямо — в спальню, этим громким словом называется комнатушка три на четыре ярда, бывшая кладовка, куда я затащил кровать. Кто спорит, я мог бы подыскать для себя дом получше, но к чему смазывать образ бедного лекаря, ведь каждая мелочь должна быть достоверной.

— А вы куда? — уставился я на людей, набившихся в комнату. — Попрошу всех выйти на улицу, вы будете только мешать.

Всхлипывающих женщин вывели под руки, я захлопнул за ними дверь и, повернувшись к больной, нахмурил брови:

— Ты не слышал, что я сказал?

— Позвольте мне остаться, — взмолился Люка. — Может быть, я смогу вам помочь.

— Хорошо, — кивнул я. — Только рта не открывай, пока я сам тебя не спрошу.

Девушка коротко простонала, когда я снял с ее головы коряво наложенную повязку. Секунду подумав, я плеснул в кружку немного крепкого коньяка и заставил ее выпить, потом осторожно омыл лицо и с облегчением убедился, что оно совсем не пострадало. Уши, глаза, нос и губы на месте, в тех местах, где им и положено быть. Весьма привлекательная девушка, отметил я машинально, и тут же озабоченно присвистнул. Пес прыгнул на Анну сзади и вцепился ей в голову, а когда брат дернул зверя назад, стаскивая его с сестры, острые как скальпели клыки собаки рассекли ей кожу на голове на тонкие полоски.