Ржавое зарево - Федор Чешко

Безумица не врала. Вернее сказать, она не соврала про убиенных. Но пока ярловы сын и викинги осматривали мертвых да предавались гневу, жалкая старица выхватила заранее припрятанное в кустах оружие и мгновенно оборотилась стремительным яростным чудищем.

Двое викингов умерли, так и не успев понять, что происходит; а ярлов сын… Он все-таки выжил, но последствиями тогдашней раны ему пришлось маяться до самой весны.

Уцелевшие дружинники погнались было за жуткой старухой, но она знала дебрь лучше, и нельзя было надолго покинуть тяжко пораненного хозяйского сына, и… Кажется, отважные воины не очень-то старались догнать эту тварь, умеющую так ловко прикидываться ничтожной и так ловко убивать могучих мужчин.

…Большего Асе не удалось совершить. До самой весны бродила она близ ярлова жилья, как оголодалая волчица близ овчарни, но… Это лишь вдове бонда Агмунда казалось, что покуда еще слишком малая вира взята ею с виновников гибели мужа, детей и отцовской чести. Ярл полагал иначе. А потому очень старался не заплатить больше.

Ратные отряды неутомимо рыскали по всей ближней округе, погибло несколько человек, заподозренных в даче приюта Асе, дочери Эльгара, вдове Агмунда, не однажды и самой отмстительнице лишь чудом удавалось избежать смерти…

…Весною ярл увел дружину в дальний поход на юг.

Даже одна только мысль о том, что придется бездеятельно дожидаться возвращения своего врага, ужасала Асу. Пуще всего дочь хавдинга боялась, что ярость не вынесет праздности, обессилеет да зачахнет и тоскливые воспоминания об утратах сумеют подменить жажду мести на желание смерти — как бесчестный торговец ухитряется подменить медной безделкой придирчиво выбранное покупателем златое украшенье.

Потратив немало сил и времени, Асе удалось-таки совершить почти чудо: наняться в охранную дружину к проезжему купцу. Но купеческий путь оказался несоизмеримо короче пути воевитого ярла. Пришлось искать новых попутчиков.

Торговые люди осторожны и подозрительны. Мало кто из них решится взять к себе случайного человека, да еще такого, который чем-либо необычен. А одинокая баба, которая пробирается в невесть какие чужедальние страны, имея в припасах лишь оружие да кольчугу — это, право же, отнюдь не самое обыденное явленье.

Чаще всего Асу пускали на корабли тайком от хозяев, и уж конечно, не для охороны — для вовсе другого. Она соглашалась, добавляя это к ярлову долгу, и так уже ставшему почти неоплатным.

Подобные плавания длились один-два дневных перехода, потом ее прогоняли и вновь приходилось искать, просить, унижаться — а время летело, а враг уходил все дальше…

…Она не знала, в какие именно края отправился ярл. Расспрашивать живущих на обочинах великого речного пути? Для этого нужно было понимать хоть один из их языков. Поэтому Аса не решилась забираться дальше верхнего Приильменья — мест, где ведущая из скандийских земель торговая гостевая дорога разветвляется на две: к грекам и к персам. Откуда бы ни возвращался ворог, этой развилки ему не миновать. Лишь бы только вернулся он, лишь бы обитатели неведомых теплых земель не ухитили его жизнь…

Аса стала ждать, вновь приняв обличье полубезумной старой попрошайки — так было безопаснее. Безопаснее для осуществленья затеи, которая мнилась урманке тем последним, ради чего еще стоило жить. Больше всего вдова Агмунда страшилась раскрыть себя (особенно свеям из купеческой крепостцы, которые в здешней дальней чужбине показались ей чуть ли не единоплеменниками). Слухи — тем более смутные да недопонятые пересказчиками — разносятся быстро и накрепко втесываются в людские умы, а ярл не должен заподозрить, что отмстительница стережет его так далеко от Вестфольда.

Притворяясь глупой да безъязыкой, она ухитрилась выучиться и словенской, и ямьской речи — чтобы не пропустить известие об идущей с юга скандийской дружине.

А еще она ухитрилась завести на новом месте друга.

Любослава была единственной, кто пожалел бесталанную иноземную приблуду по-настоящему — без малейшего привкуса брезгливости да небреженья. Это еще до того, как сероглазая целительница сама, одним только ей ведомым образом исхитрилась дознаться обо всем Асином сокровенном да потаенном, а дознавшись, не замедлила и сознаться, поверив урманке в залог неразглашенья тайну о четвероединости волхва Корочуна.

Мнимая полудура отличнейшим образом понимала, что новая знакомица отнюдь не столь ошеломляюще вверилась ее честности, как это могло бы показаться: даже вздумай скорбная умом отвратновидая пришелица орать об узнанном на каждом пригорке — кто бы стал ее слушать?! «Возьми-ка, несчастливая, хлебушек, и ступай, не нуди…» — это еще в лучшем случае. Да и умение ведовским способом проникать в чужие души вряд ли можно счесть причиною для теплых дружеских чувств — любой иной человек (и сама Аса — при иных обстоятельствах) скорей проникся бы к подобной умелице неслабой опаской. Так, может, Агмундова вдова до того ловко научилась притворяться полоумной, что надобность в притворстве уже отпала?

Нет.

«При иных обстоятельствах» — этим-то все и сказано.

Можно свыкнуться с любыми потерями; можно приучить себя жить одной ненавистью, превратиться в безжалостного вечноголодного волка… то есть волчицу… И все пойдет прахом, едва лишь кто-нибудь эту самую волчицу погладит. Из удальства ли, просто не подумавши или ради каких-то хитромудрых расчетов — даже это не слишком важно. Потому что даже оборотень не способен сделать себя волком окончательно, навсегда. Потому что стоит лишь напомнить обращенному волку о его человеческой сути, как ему необоримо пожелается возвратить себе эту истинную, изначальную суть… Во всяком случае, если речь идет о волчицах, да еще и подобных той, в которую пыталась превратить себя Аса.

Она понимала все это. И тем не менее привязалась к Любославе. А через нее и к остальным трем уделам души волхва Корочуна.

Нет, Аса вовсе не часто бывала на Идоловом Холме, и с Любославой она виделась очень редко. Это неправда, будто всякий человек, который долгое время вынужден питаться дрянью, при первой же возможности набросится на свое излюбленное кушанье, станет объедаться им без оглядки и меры. Умный не даст себе воли; умный знает: невоздержанностью в два счета убьешь радость от негаданного дара судьбы. А если эта радость последняя?

Эта радость не была последней.

Именно в одно из редких своих гостеваний у Корочуна Аса впервые увидела Жеженя — увидела из кустов, куда схоронилась при вести о приближеньи чужого. А потом…

Ей больше не суждено было любить мужчин — отважных, сильных, заботливых… Второго Агмунда в мире не было, а если бы и нашелся такой, если бы даже лучший сыскался… Он все равно не смог бы заменить того, первого и единственного.

Но этот вот взбалмошный, не успевший утратить щенячью неловкость парень, который и себя-то не умел защитить, а уж других… И в то же время его — даровитейшего златокузнеца — уважали достойные люди (к примеру, тот же мудрец, слагающийся из четверых)… Жежень мог утолить разом и казавшееся несбыточным желанье любить, и горькую тоску обокраденной матери.