Крест в круге - Дмитрий Герасимов
Шрифт:
Интервал:
А Вадим не задавал себе вопросов. Он брел в сладкой дремоте с очаровательной молодой женщиной по чудесному парку и желал только одного: чтобы эта дорожка, усыпанная желто-красными пятнами листьев, никогда не кончалась. И чтобы вместе с ней не кончалась эта волшебная, тихая и добрая московская осень.
На следующий день Мила снова пришла в гостиницу. И на следующий. А через неделю они с Вадимом поняли, что знакомы целую вечность.
– Мне кажется, – сказал он ей, – что я знаю о тебе все!
«Нет, не все … » – со вздохом подумала Мила.
– И тем не менее, – продолжал Вадим, – я не могу наговориться с тобой, налюбоваться и надышаться тобой… Мне мало нескольких часов, мало целого дня и, наверное, мало всей жизни. – Он задумался и добавил: – Если бы эту мою жизнь у меня отняли, я ждал бы тебя и после смерти…
– Ты разве веришь в загробную жизнь? – улыбнулась девушка.
– Я верю в то, – серьезно ответил Вадим, – что нас с тобой уже никогда нельзя разлучить. И я буду ждать тебя всегда. И… дождусь.
Мила вздохнула:
– Я тоже хочу всегда быть с тобой. Но пока это невозможно. Должно пройти какое-то время. Может быть, год…
– Да хоть шестьдесят лет! – воскликнул он.В гостинице они поднялись на знакомый этаж.
– Куда мы идем? – испуганно спросила Мила, косясь на дверь с табличкой 215.
– Увидишь, – хитро подмигнул Вадим.
Он взял ее за руку, подождал, пока по коридору неторопливо прошаркает старик Епихин, и подвел к двери, спрятанной в нише между колонной и стеной лифтовой шахты. Там он торопливо достал из кармана ключ и открыл замок.
– Номер двести двадцать два… – прочитала Мила. – Кто здесь живет?
– Мы! – торжественно сообщил Вадим. – Три двойки! Счастливое число… Для нас теперь все – счастливое.
– Очень мило, – заметила девушка, оглядывая комнату, и вдруг испуганно заморгала: – А здесь… не подслушивают?
Вадим бросил ключи на стол, подошел к ней, провел рукой по волосам, поцеловал ее лоб, глаза, губы, висок и, припав к мочке уха, прошептал:
– Здесь никто и ничего не делает без моего ведома… Мы в полной безопасности, любимая.
Она поймала губами его губы и почувствовала, как проваливается в сладкую, пьянящую бездну, в гулкую, пронзительную тишину, где взволнованный стук сердца безнадежно тонет в бездонной нежности…Уже через три с половиной часа муж Милы – сорокатрехлетний начальник 16 отдела НКВД – получил бумажку, доставленную спецкурьером из гостиницы «Националь» от телефонистки Зинаиды Яглыч. Он нервно распечатал плотный конверт, развернул лист и, наклонившись к скупому свету, процеженному сквозь пуленепробиваемое стекло служебного кабинета, впился глазами в ряды аккуратных строчек.
...
Распечатка стенограммы контроля по литеру «Н» комнаты 222, 03 октября 1938 г. Начало записи 12.48, окончание записи 15.34.
Объекты: особый уполномоченный старший лейтенант НКВД Григорьев В.Б. – Г., Неизвестная женщина – Ж.
(Целуются, вздыхают.)
Ж.: Мне так хорошо с тобой… Я никогда еще не чувствовала себя такой желанной, такой красивой и такой любимой…
Г.: Я люблю тебя…
(Целуются.)
Ж.: Я знаю теперь, что такое любовь… Это – восхитительное, безбрежное чувство, и кажется, если хоть капельку его уронить за окно, то весь мир вокруг станет счастливым.
(Целуются.)
(Шорохи и вздохи, пользуются душем в ванной.)
Ж.: Вадим…
(Целуются.)
Ж.: Вадим, я хочу тебе кое-что рассказать… Про свой визит в номер к Шолохову.
Г.: Если хочешь, можешь не рассказывать.
Ж.: Понимаешь, это важно для меня. А для того чтобы рассказать про визит, я должна еще кое в чем признаться… Понимаешь… Я… словом, я – из «бывших». Моя девичья фамилия – Липгардт. Мой отец – Федор Липгардт – родом из знатной, аристократической семьи. Он унаследовал огромное состояние, но практически все промотал. Однако мама говорила, что он сумел кое-что сберечь в ценных бумагах и драгоценностях. У меня сохранились даже некоторые семейные реликвии… (Всхлипывает.) Папу и маму увели из дома в 19-м году. Мне тогда было шесть лет. Больше я их никогда не видела. Я навсегда запомнила их глаза. Они смотрели друг на друга… так печально. Они знали, что у них отнимают любовь. А я плакала. Очень долго… Меня взяла к себе тетя Ксения. Я у нее жила… пока ее тоже не арестовали. Это было уже в тридцатом. В дом пришло много молодых людей. Один из них взял меня за руку и отвел в спальню. Я была невинна. Он обрадовался этому… Через некоторое время он вдруг вернулся. Уже осень была. И сказал мне, что может меня тоже арестовать, но не хочет…
Г.: Он стал твоим мужем?
Ж.: Да… Это было единственным спасением для меня. Он так сказал. И вот уже восемь лет я замужем за чекистом.
Г.: Он обижал тебя?
Ж.: Нет, никогда… Я благодарна ему, Вадим. Все это время он живет с женщиной, которая его не любит, и скрывает от всех ее происхождение. Теперь ты понимаешь, что просто взять и бросить его я не могу…
Г.: Ты благодарна ему, или ты просто боишься его?
Ж.: И то и другое… Это сложно объяснить.
Г.: Ну хорошо, а при чем здесь Шолохов?
Ж.: Шолохов – ни при чем… В его номере, в дальнем углу, стоит напольная ваза. На ней – фамильный герб Липгардтов. Я узнала бы эту вазу из тысячи. Она стояла в папином кабинете, рядом с его письменным столом – такая огромная и красивая… После революции из дома все вывезли… Растащили… И вот каким-то чудом наша ваза попала в «Националь»!
Г.: Ну, никакого чуда здесь нет… Экспроприируемое имущество попадало в Резервный фонд, а ведь именно из этого фонда обставляли интерьер гостиницы шесть лет назад… Значит, ты проникла в номер к писателю только за тем, чтобы посмотреть на бывшую собственность своей семьи?
Ж.: Да… Но главное – не это.
Г.: Что же?
Ж.: Эта ваза – папин сейф. Внутри бронзовой подставки находится специальный отсек, встроенный немецкими мастерами по заказу отца.
Г.: Сейф? По заказу отца?.. (Смеется.) Только не говори, что он набит драгоценностями вашей семьи, а то это уже «Граф Монте-Кристо» получается.
Ж.: Может, и набит… Только их никому не достать. Можно разбить вдребезги вазу, что тоже непросто, потому что она из мрамора, но останется стальной отсек – вроде ящичка. А вскрыть его невозможно.
Г.: Но есть же ключ…
Ж.: Где-нибудь наверняка есть. Я даже помню, как он выглядит. Такой… железный… плоский… похож на ножичек для бумаг. Но он исчез.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!