Покушение - Александр Беляев

— Что с тобой, Гейнц? — делая вид, что ничего не знает о случившемся, спросил Шефнер.

Лейтенант медленно, словно пробуждаясь от тяжелого сна, повернулся к нему.

— Они убили их. Сожгли, как спички, — сказал он.

— Кого? — продолжал темнить Шефнер.

— Этих пленных.

— Ну и что?

— Ничего, конечно. Но уж очень мерзко, — сказал Эльфельдт.

Эльфельдт, естественно, ничего не знал и даже не догадывался ни о существовании «триста тридцать третьего», ни о связях Шефнера с партизанами. Он лишь видел, что майор явно симпатизирует фрейлейн Зое, за которой, кстати сказать, были бы рады поухаживать многие офицеры полигона. В том числе и он сам. Но переходить дорогу старшему по званию было не положено. И лейтенант лишь приветливо улыбался обворожительной фрейлейн и всегда охотно оказывал ей всякие услуги. Никогда и нигде молодой врач не высказывался и против гитлеровского режима. Было даже похоже, что он принимал его как должное. Во всяком случае, идеи о расширении жизненного пространства на Востоке не были ему чужды. Но он был интеллигентным человеком, воспитывавшимся в добропорядочной немецкой семье. И сцена, свидетелем которой он только что стал, не могла оставить его равнодушным. И он назвал ее «мерзкой». Но больше не сказал ни слова. И Шефнер понял, что искать в нем союзника еще рано. И хочет он того или нет, но придется для установления связи решаться на крайние меры.

— Дай мне снотворного, — попросил он, чтобы как-то оправдать свой приход.

— Ты стал плохо спать? — удивился Эльфельдт. — Ты же никогда на это не жаловался.

— Нервишки, наверное, стали пошаливать, — сослался на самочувствие Шефнер.

Эльфельдт достал порошки, протянул их майору и улыбнулся.

— А может быть, сказывается столь долгое отсутствие фрейлейн Зои?

— Может, и это, — не стал возражать Шефнер.

— В таком случае могу вас обрадовать, дорогой Вальтер. Гости сегодня же уедут. И надо думать, все станет на свои места, — доверительно сообщил Эльфельдт.

— Откуда тебе это известно?

— Они сами об этом говорили. Я же был с ними там. Я сам слышал, — ответил Эльфельдт.

— Ну что ж, это их дело, — безразлично проговорил Шефнер и вышел из медпункта.

Информация Эльфельдта сразу же взбодрила его. Не думалось, что тот станет болтать лишь для того, чтобы просто порадовать приятеля.

И на самом деле, все произошло так, как сообщил Эльфельдт. Отобедав, гости начали разъезжаться. А пока они обедали и пили кофе, эсэсовцы сняли с «кадиллака» пробитую «пшикалкой» дверцу, собрали в артхранилище все вновь появившиеся осколки, а солдаты полигона закопали в траншее убитых пленных. Потом все эсэсовцы погрузились на бронетранспортеры, Этцен, Кранц, Пфлюкер и Политов сели в легковые машины, и вся колонна вместе с киногруппой уехала с полигона.

На следующий день оберст-лейтенант Гюнтер объявил на совещании офицеров, что особая зона вокруг полигона ликвидируется и «все возвращается на круги своя». В тот же день Шефнер встретился с Ермиловым. Вернул ему хвостовую часть «панцеркнакке» и сказал:

— Сегодня же отпрашивайся у Вёлера к молодой жене. Сообщение я подготовлю. Передашь его Зое вместе с осколком.

— Где я вас увижу? — спросил Ермилов.

— В столовой. Я буду обедать поздно, в четыре часа.

— Понял, — ответил Ермилов и побежал к шарфюреру.

Вёлер будто бы ждал его.

— А, молёдой мушь, — мягко подшепётывая, по-русски проговорил он. — Ты хотишь к молёдой шене?

— Так точно, герр шарфюрер, — отчеканил Ермилов.

— Когда хотишь?

— Если можно, сегодня после обеда, герр шарфюрер.

— Мошно. Теперь все мошно, — разрешил Вёлер. — Ты веть не отгулял тфа тня.

— Так точно, герр шарфюрер.

— Я отпускайт.

— Благодарю, герр шарфюрер, — поблагодарил Ермилов и вышел из комендатуры.

Шефнер тем временем готовил сообщение для «триста тридцать третьего». Он переписывал его несколько раз. Но все получалось очень длинно. В конце концов уложился в полстраницы.

— Ты же знаешь, что тут происходило? — спросил он Ермилова.

— Конечно, знаю, господин майор. Все знают. Что мы, слепые, что ли? — ответил Ермилов.

— Тогда подробно расскажешь все на словах. А тут только самое главное. Но это ни в коем случае не должно попасть в чужие руки, — предупредил Шефнер.

— Можете не беспокоиться, господин майор, — заверил Ермилов.

— Лещук и этот с ним — не вернулись?

— Никак нет, господин майор.

— Будьте осторожны, — напутствовал «старшего полицая» Шефнер.

Ермилов и сам чувствовал, что ухо надо держать востро, а смотреть в оба. Непонятно было, где пропадал со своим дружком Лещук. Да и улыбка на роже герра шарфюрера тоже сразу показалась Ермилову подозрительной. Что-то уж больно быстро его отпустил. Да еще вспомнил, сколько он недогулял. Очень уж стал добреньким. С чего бы это? С этими мыслями Ермилов и отправился в поселок.

Дорога за те дни, что они находились на особом положении, просохла. По ней было приятно идти. В пути Ермилов особо никаких подвохов не ожидал. Но на всякий случай сообщение майора обернул вокруг гранаты, а сверху обмотал проволокой. Но по дороге с ним действительно ничего не произошло, и он благополучно добрался до места. Однако в поселок не зашел и в дом к «молодой жене» не нагрянул. А обошел поселок со стороны леса и к Зоиному двору подобрался овражком. Этот маленький маневр он придумал, как только вышел с полигона. Его не оставляло предчувствие, что за Зоей следят и именно эти двое: Лещук и Свиблов. Ермилов прокрался к плетню и, раздвинув хворостины, пролез в огород. Тут, в правом дальнем от дома углу, за кустами малины и смородины была сооружена фанерная будка, служившая душевой. Над будкой громоздилось обыкновенное корыто с вделанным в его дно раструбом от лейки. За день солнце неплохо нагревало воду в корыте. И вечером после напряженного трудового дня, как это было до войны, под душем приятно было пополоскаться. В эту будку и залез Ермилов. И затаился. Тут он провел вечер. Тут его застала ночь. Она была светлой, теплой, тихой. Ермилов внимательно вглядывался во все углы двора, во все поленницы, за которыми можно было спрятаться, но никто не нарушал покоя. Ермилов тем не менее и дальше решил себя не обнаруживать. Он вылез из будки, осторожно пробрался вдоль плетня к задней стенке хлева и забрался по ней на сеновал. Спустился с него уже с другого конца в сени и постучал в дверь. Зоя, будто только этого и ждала, сразу спрыгнула с кровати, босиком прошлепала к дверям.

— Кто тут? — испуганно спросила она.

— Я это, Зоя, Ермилов, — негромко отозвался «молодой муж».