Пламя и шелк - Петра Шир

Пренебрежительно фыркнув, Петер откинул голову назад, упершись затылком в стену, и занялся изучением низкого потолка в камере.

– Вот это вряд ли. Она – одна из самых бессовестных особ, которых я знал когда-либо.

Он снова перевел взгляд на Лукаса.

– Она была тем человеком, кто шантажировал Веронику Клетцген.

– Твоя мать? – Лукас, теперь окончательно ошеломленный, выпрямился.

– Мой брат, чертов ублюдок, связался с Вероникой и сделал ей ребенка. Мать испугалась, что его заставят на ней жениться. Что было очень вероятно. Ты оказался идеальным козлом отпущения.

– Вот дерьмо. – Лукас снова облокотился на стену и пытался осознать всю чудовищность поступка Гислинде.

– Похоже, мать всегда тебя ненавидела, еще больше, чем я, и теперь закрутила похожую интригу, как тогда. Свидетельские показания покупала или принуждала к ним, а обвиняющие письма украла из моего дома.

– Чудесно. – Лукас откинул голову к стене и закрыл глаза. – А с какой стати ты хранишь письма, которые могут отправить тебя на виселицу, в свободном доступе?

– Они не были в свободном доступе. Моя мать, похоже, проявляет чудеса изобретательности, когда встает вопрос о том, чтобы избавиться от тебя раз и навсегда.

– Дерьмо. – Повторил Лукас от всего сердца.

– Да.

– Сядь, фон Вердт. Ты меня нервируешь, когда вот так стоишь надо мной. – Лукас подвинулся немного в сторону. – И возьми одеяло, если не хочешь отморозить себе задницу. – Мать Лукаса заплатила Айку, чтобы передать ему одеяла, полотенца и сменное белье.

Петер не сдвинулся с места.

– Я ничего не знал об этом, Кученхайм. Мне самому хотелось тебя придушить, можешь мне поверить, однако это не помогло бы мне отвоевать Мадлен. Я пробовал объяснить присяжным и наместнику, что мы вместе пытались уберечь город. К сожалению, я был вынужден подтвердить, что мы вступали в контакт с голландцами. Наместник, может быть, и был бы склонен согласиться с неизбежностью этой нашей встречи, если бы Аверданк не подстрекал своими речами бо`льшую часть городских советников и присяжных. Процесс приостановлен, и все допросы пока откладываются.

– И они заперли тебя сюда из соображений безопасности, пока не поймут, что им делать с твоими показаниями. Великолепно. Ты мог бы все это раньше просчитать. Наместник не станет рисковать, пока не выяснится, были ли у нас двоих общие дела с Оранцем.

– Дело не во мне, черт возьми. Мои аргументы подействовали на наместника. – Петер сжал руки, закованные в кандалы, в кулаки.

– Ну, тогда будем надеяться, что он еще жив и вспомнит об этом, когда все будет позади, – отрезал Лукас. – А теперь сядь наконец-то, черт побери.

– Вы с ума сошли, Аверданк, – в который раз выходил из себя Эразм фон Вердт во время оперативно созванного собрания городских советников и присяжных накануне Дня всех святых. Голландцы, как докладывали куркельнские разведчики, вышли в поход на Бонн, и если они не остановятся ночью где-либо на отдых, то уже завтра в первой половине дня могут оказаться под воротами Райнбаха. – Освободите, наконец-то, моего сына и, бога ради, капитана Кученхайма. Уже неделю вы держите Петера в заточении, Кученхайма и того дольше. Это безумие! Сколько еще раз я должен вам объяснять, что это чудовищная ошибка, в которой виновата моя жена, уже получившая от меня все и даже больше, что ей причиталось бы. Будьте уверены, она еще очень долго не сможет ни сидеть, ни спать на спине. Я готов заплатить любой штраф и компенсацию, все, что сочтете нужным, но имейте же снисхождение! Нам нужны способные командиры, ведь враг уже рядом. Пятью сотнями солдат, которых прислал нам Куркельнский полк, должен командовать мой сын, черт побери. Или вы считаете, что в нынешнем положении нам из Бонна пришлют еще кого-то покомандовать? Никогда в жизни. У них самих сейчас каждый человек на счету.

– Это уже не в моей власти, – отвечал Аверданк не менее возбужденно. – Управитель выдал ордер, согласно которому оба должны оставаться под стражей до тех пор, пока не будут собраны все доказательства и опрошены все свидетели в этом деле. Неужели вы считаете, что и мне не хотелось бы выпустить их сегодня, а не завтра? Шалль велел поставить перед тюрьмой свою собственную стражу. Мы еще должны быть рады, что их обоих не бросили в подземелье замка.

– Какая разница, – прорычал фон Вердт.

– А вы были там когда-нибудь? – Герлах потянулся за своими костылями и встал со стула. – В сравнении с ним городская тюрьма – это курорт. Там, по крайней мере, не слышен шепот замученных душ, которые когда-то были признаны ведьмами и сожжены на костре.

– Это все предрассудки, – продолжал злиться фон Вердт. – Тюрьма есть тюрьма. Ясно одно, что моему сыну там нечего делать, как, впрочем, и Кученхайму, как бы я его ни ненавидел.

– Ну, хотя бы в этом вопросе мы с вами едины. – Герлах проворно переместился на своих костылях к фон Вердту. – А вот для вашей жены порка – недостаточное наказание. За то, что она исхитрилась сотворить с моим будущим зятем, причем дважды, я хочу это подчеркнуть, ее следует голой посадить в дерьмо, выпороть и на сорок дней отправить в тюрьму на хлеб и воду. Это как минимум.

– В моих жестких руках ей будет не слаще, поверьте мне.

– Да что вы говорите?! То, что она тогда сделала, было ничем иным, как покушением на убийство. Дерьмо и сорок дней в тюрьме – это для нее еще слишком мягкое наказание. – Герлах покачал головой. – Признаться, я вам не завидую – иметь такую супругу. Тысяча чертей и демонов – ничто в сравнении с подлой, лживой и коварной женщиной.

– Она это делала из-за слепой любви к сыновьям. – Голос фон Вердта стал тише, он выдавал его подавленное состояние.

– В этом деле точка еще не поставлена. Если наместник признает ее виновной, а он признает, уж я об этом позабочусь, ей светит еще и настоящее наказание.

– Может, нам стоит вернуться к более актуальной проблеме? – гневно вмешался Аверданк. – Как нам удержать город от голландцев?

Герлах и фон Вердт одновременно повернулись к бургомистру и смерили его сердитыми взглядами.

– Никак, – огрызнулся Герлах на Аверданка. – Примите к сведению то, что советовал ваш племянник, и отбросьте свои безумные оборонные стратегии. От них городу будет намного больше вреда, чем вы принесли ему пользы за все годы своего правления.

– Кто здесь сумасшедший, так это вы, Тынен, – проорал в ответ бургомистр. – Вы, и с вами все те, кто позволяет воюющим сторонам не считаться с нами. Я в любом случае не буду просто смотреть, как уничтожают мой город. Мы готовы в случае прихода голландцев защищать Райнбах до последнего человека.

Присутствующие советники и присяжные, по крайней мере, их бо`льшая часть, выразили свою поддержку бургомистру одобрительным гулом.

– До последнего человека мы все будем уничтожены, если вы не опомнитесь, – взвился фон Вердт. – Как можно быть таким недалеким и глупым?!