Место для нас - Хэрриет Эванс

Хотя за небольшим окном в дальнем углу виднелось голубое небо, в комнате было темно. Громко жужжали мясные мухи, бившиеся в стекла. Они кружили и над сидевшими на полу и пившими чай людьми.

Тетя Джем нервничала, постоянно ерзала и вздрагивала от каждого звука на улице.

– Так тебе что же, платят за то, что ты на уроки ходишь, сидишь там и рисуешь, да? – спросила она, тыкая пальцем в крошки печенья, упавшие на пол. Она собирала эти крошки так старательно, словно боялась оставить здесь следы своего пребывания.

– Да нет, на самом деле не платят, конечно. У меня есть стипендия, которая покрывает плату за обучение. А за все прочее надо платить. За обувь, и так далее. – Дэвид с надеждой посмотрел на тетку. – Мне работа нужна, тетя Джем.

У брата дяди Сида, Клайва (в тюрьме сидел другой его брат), имелась рыбная лавка на Кэлли-Роуд. До войны мать водила туда Дэвида, и ему разрешалось выбрать кусок копченой рыбы к чаю – в хорошие времена. Дэвиду ужасно нравилось туда ходить. Можно было засунуть руку в ведро с угрями – блестящими, скользкими, похожими на змей существами цвета смолы.

– Клайв не ищет себе помощника, не знаете?

Джем покачала головой.

– Нет, мальчик, не ищет. А если послушаешь моего совета, то не стоит его и спрашивать.

– Почему?

– Да вот так уж, мальчик, – сказала тетка, наклонилась и провела кончиками пальцев по щеке Дэвида.

– Тетя Джем? – Маленькая Кэсси посмотрела на тетушку. – А можно мне пожить у тебя?

Кэсси принялась играть с бахромой шали тети Джем.

Джем рассмеялась и бросила опасливый взгляд на дверь.

– У меня? О… посмотрим. Было бы хорошо.

Она произнесла это туманно – так взрослые всегда делают, когда хотят незаметно сказать «нет».

– Тут мне больше не нравится.

– Почему не нравится, малышка Кэсс? – спросила Джем, разыграв удивление.

Дэвиду в этот момент хотелось влепить тетке пощечину или ущипнуть ее руку. «Ты отлично знаешь почему. Мы живем с отцом, а он – чудовище».

– Папа очень плохой, – тихо сказала Кэсси, оглядываясь по сторонам. – Он меня по голове стукнул за то, что я шумела.

У Джем глаза заполнились слезами.

– О, детка…

– Он и Дейви бьет, и кричит еще.

– Он… только дерется? – Джем наклонилась ближе к Кэсси, сжала ее тонкие запястья. – Он больше… ничего не пытается сделать?

Но Кэсси непонимающе смотрела на нее.

– А чего это?

Она то и дело так говорила Дэвиду: «А чего это?», когда речь шла о том, чего она не понимает. А Дэвиду было противно из-за того, что это было нечто плохое, а он не знал, как это объяснить сестренке. Как ей объяснить, почему отец их бьет, почему кругом мухи, и почему на соседней улице прошлой зимой насмерть замерз старик, и почему женщины идут по рынку и плачут на ходу? «А чего это?»

– Все нормально, – вмешался в их разговор Дэвид. – Нет, он ничего такого не делает. И не надо ей страшных мыслей в голову вкладывать. Не спрашивайте ее ни о чем таком. – Он поднялся с пола. – Вы шли бы лучше, а то на поезд опоздаете, тетя Джем. Спасибо большое, что навестили нас. Очень порадовали.

Его тетка с трудом поднялась на ноги, надела шляпку и крепко взяла его за плечи.

– О, Дейви…

Дэвид сделал шаг назад.

– Не хочется мне покидать вас.

Дэвид терпеть не мог смотреть, как она разыгрывает чувство вины. Одно притворство.

– Еще раз спасибо, тетя Джем.

– Не могу я вам толком помочь. Ни Кэсси, ни тебе. Сид этого не одобряет. Не желает он, чтобы я близко подходила к вашему папаше. Мол, теперь, когда мы уехали так далеко от Ангела, это все уже не для меня. А мне так жалко… Стоит только про Эмили подумать… ой, господи боже… Бывало, так ее колошматил… – Она громко шмыгнула носом. – Ну ведь он вас… не очень сильно бьет, а?

Дэвид собрался было сказать ей то, что она хотела услышать. «Ну да, конечно. Мы в полном порядке, я и Кэсси! Волноваться не о чем…» Однако что-то остановило его. Затхлая жара, жужжание мух. Личико Кэсси – все в синяках. Какой тихой она была в эти дни.

– Не сказал бы. Он… он пьет день и ночь напролет. Однажды ударил Кэсси так сильно, что она до конца дня ничего не слышала. И сейчас еще порой туга на ухо. Я… я просто не знаю.

– Это ты о чем? Чего ты не знаешь? – спросила тетя Джем, нервно облизнув пересохшие губы. В ее глазах застыл холодный страх.

Дэвид ответил, глядя в пол:

– Он выбил ей два молочных зуба. Так ведь не должно быть, тетя Джем.

– Ой, боже… – пробормотала Джем.

С начала войны в каждом доме с кем-то что-то стряслось. У кого-то дочку убило во время авианалета, у кого-то сын пропал в Бирме или во Франции. У кого-то отца в тюрьму посадили за избиение детей. А у кого-то мать судили за кражу из разбомбленного дома. Война всех изменила. Теперь, увидев на улице мертвую собаку, ты просто проходил мимо. Может быть, все еще могли вернуться к тому, как жили до войны… вот только Дэвид не мог вспомнить, какая она была, жизнь до войны. Все чаще и чаще в памяти всплывало лишь прикосновение ее волос, когда она сидела рядом с ним за пианино, да звучание ее голоса, когда она напевала ему среди ночи. Она любила Гилберта и Салливана.

Дэвид старался не думать о матери, не вспоминать, какой она была, когда с улицы донеслись крики. Кто-то выругался. Женщина проорала:

– Будь ты проклят и катился бы ты в ад, Томми Дулан! Мерзавец ты…

– Идет! – прошептала Кэсси, сев прямо на полу – тоненькая как тростинка. А глаза у нее стали огромные, как блюдца. – Идет домой.

Тетя Джем сглотнула слюну, сделала глубокий вдох и что-то пробормотала еле слышно. Дэвид разобрал только имя матери. И тут у Джем покраснели краешки ноздрей, и она вскочила.

– Слушай меня, Дейви… Слышишь? Уходи отсюда!

– Вы о чем, тетя Джем?

– Сматывайся отсюда, вот о чем! – Она обхватила руками его шею, повернула лицом к себе. – Вас обоих я забрать не могу. Уж прости. Не могу. Понимаешь, да?

Он не понял, но кивнул. Джем стала тверже, как только приняла решение.

– Сид ни за что не согласится. Одному богу известно, как я Кэсси в дом приведу, но я это сделаю. Ничего, смирится. А потом и привыкнет. А если я с вами обоими заявлюсь, он меня как пить дать из дома выкинет. О, Эмили, моя дорогая, прости меня! – Она подняла голову, тихо всхлипнула и погладила худенькое плечико Кэсси. – Пойдем, детка. Мы уходим.