Буча. Синдром Корсакова - Вячеслав Валерьевич Немышев
Шрифт:
Интервал:
— Но что было необычного во мне, моем герое тогдашнем?
— Хм. Не отвечу так сразу. Но ведь вы и ваш герой можете жить в мире людей?
— Да.
* * *
Гулять… Да так, чтобы с цыганами и медведем!
Ему хотелось праздника: чтобы вокруг него суетились люди — женщины в шелковых платьях на голое тело. Ах, эти ароматные коленки — остренькие, округлые в чулочках и гольфиках. Ножки — туфельки; губки — пухлые, бессовестные; грудки под кружевными сорочками. И чтобы пуговки были небрежно расстегнуты.
Немолодая и некрасивая горничная катила по коридору тележку с грязным бельем. Вязенкин посторонился; он проспал час не больше — взбодрился, резало в глазах со сна. Тележка прокатилась мимо, пахнуло средствами гигиены.
— Девочек не хотите? — интимно спросила горничная. — Недорого, восемьсот за час. В баре дороже. Наши девочки чистые, проверенные. Из местных.
Одиноким колокольчиком звякнул остановившийся на этаже лифт. Будто в оправдание, что не хочет «из местных», Вязенкин сказал:
— Душа, мать, праздника требует.
Посетителей в баре было немного: мягкий приглушенный свет, столики с креслами. За одним столиком в центре зала сидят сразу пять девушек: перед ними пепельница и фужеры с минералкой. Вязенкин, пройдя к барной стойке, ощутил на себе пять пар жадных взглядов. Он кивнул Лешке Дудникову, сидевшему на угловом диване. Лешка поднял бокал с коньяком.
— Будем, — сказал Вязенкин и, оставив сдачу бармену, опрокинул первые пятьдесят граммов.
Лешка оказался приятным собеседником. Он умел слушать. Вязенкин заказал Прасковейского коньяку и толстую вонючую сигару.
— Леха, — Вязенкин пьяно обнимал Лешку Дудникова, — а поехали на поезде. Коньяка возьмем. Сига-ар. Самолетами боюсь летать. Леха, давай за пацанов выпьем.
Леха, правильный парняга, сделался серьезным. И они выпили.
В дальнем углу бара ансамбль исполнял про женщин:
— «Ах, какая же-енщина, какая женщина! Мне б таку-ую».
Из пяти остались три девушки. Вязенкин все шептал на ухо Лешке Дудникову, что, наверное, он зря согласился смотреть… Но где еще он столько правды узнает о жизни?
— Война, Леха, это как… как руку отпилить и на срез рассматривать. Вот тебе сухожилия, вот сосуды, артерии. Кость. Мя-асо. Снаружи все вроде гладенько, а на срез глянешь — дрянь, и воняет тухлым.
Лешка Дудников коньяк правильно пьет: плеснет на донышко, ароматом насладится и цедит, цедит. Вязенкин слюняво тычется Лешке в ухо.
— Хочешь, про Сашку расскажу, хочешь? Честно, брат, помирать буду, а мне Сашка зачтется. Добро, брат, оно знаешь?..
Лешка говорит, пора девчонок брать: народу в баре прибывает, суббота ведь, так ни одной не достанется.
— Леха, тебе какую? — кричит Вязенкин. — А мне вон та брюнетка в розовом. Ты ее себе, что ли, присмотрел?
Лешка интеллигентно подсел к девицам в центре зала.
Вязенкин остался один.
Плывет перед глазами: музыка грохочет — смазывается песня в длинный стон. И вдруг прямо перед ним появляются ноги в набедерной повязке, выше сорочка с кружевами. И рыже-огненный ураган поверх кружев.
— Молодой человек скучает?
Вязенкин прищурил глаз, чтобы не двоилось. Огненная сразу близко подсела и ладошку положила ему на колено.
— Алена, — голос приятный, а ладошка скользит вверх по бедру. — А вас?
Вязенкин заказал коньяк и песню. К полуночи Вязенкин пришел в себя: двоиться в глазах перестало — пил еще, но больше не пьянел. Лешка Дудников с той брюнеткой в розовом вышел из бара незаметно для Вязенкина. В полночь за соседним столиком началась драка. Огненная вцепилась в Вязенкина — сиди, не лезь! В бар ввалились омоновцы в серых комуфляжах. Драчунов уложили мордами в пол. К Вязенкину подошли двое в масках, грозно спросили документы. Вязенкин протянул удостоверение.
— Да мы тебя знаем, — радостно сообщил омоновец. — Ты из Чечни. В новостях показывали. Ты ведь про саперов снимал? Оттягиваешься? Как там за хребтом?
Вязенкин сказал, что саперы это дела прошлые; сейчас спокойно за хребтом, постреливают, бунтует народ. Омоновец отдал документ, торжественно произнес:
— Алена, смотри, не обижай парня.
Драчунов выволокли из бара. Вечер был испорчен.
— Пойдешь ко мне на всю ночь? — предложил Вязенкин.
— Сто рублей дай.
У лифта Огненная сунула сторублевку охраннику. Двери закрылись, и они поехали на свой этаж. Встретилась та горничная с предложением «чистенькие из местных». Вязенкин открыл дверь номера и пропустил вперед гостью. За спиной послышалось:
— От, сучка, умеет же денежных цеплять.
В номере темно. Вязенкин обхватил гостью за талию, прижал к себе. Огненная вцепилась в него, как дикая кошка. Так они и корчились, тискались в темноте минут десять не в силах оторваться друг от друга. Соскользнула по бедрам юбка; она швырнула с ног туфли; он рвал с ее ног черные колготы. Изорванные колготы отбросил прочь. Не в силах сдерживать себя больше, обхватил ее колени… Огненная выскользнула из объятий и закрылась в ванной комнате. Вязенкин, отдышавшись, вышел на балкон. Звезды на небе. Ночь. Зябко. Поежился, закурил, выдохнул с облегчением:
— Устал…
— Ты с кем тут разговариваешь?
Она стояла на балконе перед ним голая, не прикрываясь и не стесняясь, будто и не холодно было ей. Взяла его за руку.
— Пойдем, я постелила, а то простудишься.
* * *
Огненные волосы рассыпались по подушкам; девушка лежала с закрытыми глазами, вытянув руки вдоль белого тела. Тикали сломанные ходики на стене, за окном мерцал курортный Пятигорск: южная ночь вымазала небо сажей, скрипками ресторанных ансамблей всплакивал мохнатый Машук. Из распахнутого окна тянуло приятной прохладой. Казалось, что девушка спит, но ее дыхание было неровным: не как у спящей, но как будто она думала — и вовсе не о той работе, за которую ей платили по тысяче рублей в час или сто долларов за ночь. Вязенкин равнодушно рассматривал ее ладную фигурку, дотронулся до шоколадного соска. Девушка открыла глаза и спросила:
— Когда ты уезжаешь?
— Днем самолет.
— А когда приедешь снова?
— Не знаю.
— Тебе не понравилось быть со мной?
Григорий погладил девушку. Она откинула голову и тихонько застонала. Вязенкин, словно испугавшись, убрал руку. Потянулся за сигаретами, неловко навалился на грудь с шоколадными сосками.
— Ай!
— Прости.
Вязенкин перекинулся на край, сел на кровати, сразу ощутил всеми ступнями холодный паркет гостиничного номера. Ему захотелось выпить. Внутри гадко засосало: где-то в самом центре груди — под ямочкой, и еще ниже — почти в животе.
«Совесть, что ли?» — подумал Вязенкин, схватил с пола у кровати шампанского, отхлебнул.
Огненная привстала на локте. Вязенкин стал бродить по номеру, нашел полбутылки с коньяком: налив сразу много, выпил и коньяку.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!