Рассказы веера - Людмила Третьякова

Наведываясь в ее маленькую квартирку возле Таврического сада с выцветшими бархатными портьерами с бомбошками, разномастной, словно собранной из разных жилищ мебелью, Любовь Ивановна всякий раз отмечала и порядок, царивший здесь, и несомненный уют. Дети были чисты и прибраны. А из маленькой кухоньки, куда графиня никогда не заглядывала, тянуло то аппетитным запахом борща, то сдобой.

Елена Денисьева поддерживала самые сердечные отношения со скандально известной графиней Кушелевой-Безбородко. Это была дружба отверженных обществом женщин. Гражданский муж Денисьевой, знаменитый поэт и дипломат Ф.И. Тютчев, избегал встреч с Любовью Ивановной в квартире, где жила его незаконная семья, и относил графиню к числу тех порочных созданий, кого душевная пустота толкает добиваться «бесстыдных побед».

«Федор Иванович обещал быть к обеду», – гордо говорила Елена. И Любовь Ивановна всегда старалась избежать встречи с ним: однажды его глаза глянули на нее из-под очков так холодно и неодобрительно, что ей сделалось не по себе. Антипатия стала взаимной.

– Скажите, какой рыцарь нашелся! – иной раз пускалась графиня в неприятные для Елены рассуждения. – Обрюхатил тебя, смолянку на выпуске, упек в эдакую конуру и строит из себя святого Антония. Пусть не боится, я до таких не охотница.

– Оставь, Люба, что ты, право! Я сама предалась ему. Это мой грех. По совести говоря, разве в подобного рода историях наша сестра не виновата? Ну если по правде-то? Думаешь, ему легко между мной и Эрнестиной Федоровной разрываться?

– Ах, подумайте – страдалец! Ты пожалей, пожалей его пуще. Она – жена, а ты – кто? Кто, тебя я спрашиваю? Содержанка?

– Mais pas du tout, chère. Вовсе нет, дорогая, – отозвалась Елена, и лицо ее порозовело. – Я жена его, настоящая жена, жена по любви. – И, чуть помолчав, добавила: – Знаешь, я ведь третьего жду. Федор Иванович недоволен, но я решилась. Не вытравлять же мне его дите!

Любовь Ивановна прикрыла ладонями уши, склонила голову к столу, за которым сидела, и страдальчески произнесла:

– О, Боже! Да ты совсем безумная.

Елена, смеясь, подошла к ней и обняла за плечи:

– Любочка! Ну неужто ты и в самом деле не понимаешь? Я же люблю его.

1862 год выдался чрезвычайно тяжелым для Григория Александровича. Журнал «Русское слово», в котором граф знакомил публику с новыми произведениями Ф.М. Достоевского, печатал замечательные стихи русских поэтов, рецензии на самые заметные новинки отечественной литературы, попал под подозрение властей. И не случайно.

Журнал из литературного превращался в политический. Он все больше стал использовать свои страницы для пропаганды революционно-демократических идей, обличал самодержавие, крепостничество.

Такой крен, конечно, случился при полном попустительстве графа. Его роль стала ограничиваться только деньгами. Удачное начало не имело продолжения. Журнал прибрали к рукам другие люди, которые ругали хозяина «сиятельной бездарностью» и вели свою политику. Николай Кроль был с ними заодно, в отношениях с мужем сестры всегда преследовал свои цели – и материальные, и идеологические. За свою доверчивость Кушелев-Безбородко поплатился: сначала дважды издание журнала приостанавливалось, а затем он и вовсе был запрещен.

Однако Николай Кроль уповал на то, что все шишки в случае чего достанутся графу, в чем оказался совершенно прав! Он решил использовать Шахматный клуб на Невском проспекте, содержавшийся, разумеется, на деньги Кушелева-Безбородко, для политических дебатов. Здесь, вытеснив любителей посидеть за шахматной доской (а среди них был даже министр внутренних дел России), стали собираться господа, давно уже состоявшие на заметке у полиции. Их разговорам и дискуссиям, все более бурным и многолюдным, не было конца. Понятно, что власти заинтересовались этими сборищами и закрыли клуб.

Но так или иначе Кушелев-Безбородко, субсидировавший и «Русское слово», и Шахматный клуб, оказался подозреваемым в распространении печатной и изустной антиправительственной пропаганды.

Николай Кроль вышел сухим из воды, а Григорий Александрович был лишен придворного звания. Не осталось свидетельств, как он перенес это, но и без того ясно: для представителя рода, основанного человеком, который долгие годы был правой рукой Екатерины Великой, тем, кого обычно называют столпом государства, решение императора Александра II относительно камер-юнкера Кушелева-Безбородко стало позором. И не только для графа, но и для всех его родных.

Похоже, семейство Кроль каким-то магическим кругом очертило жизненное пространство Григория Александровича, впуская вовнутрь лишь нечто сомнительное и осложнявшее его и без того не слишком ладную жизнь.

* * *

Это сделалось привычным: графиня поделила свою жизнь между Петербургом и Парижем. Возвращалась она оттуда повеселевшая, похорошевшая, с прекрасным цветом лица, крепко целовала мужа и целыми вечерами, забравшись с ногами в кресло, рассказывала о путешествии.

В этом одном из самых старинных зданий на Невском проспекте граф Григорий Кушелев-Безбородко в 1862 году открыл первый в Петербурге Шахматный клуб. Он быстро завоевал большую популярность. Здесь можно было встретить людей самого разного социального положения. Однако эта затея кончилась для графа, который сам был прекрасным шахматистом, очень печально. Незаметно для него это место для своих сборищ облюбовали весьма подозрительные лица. Они вели агитацию, распространяли запрещенную литературу. Граф был вызван для объяснений в Жандармское управление.

Проходило несколько месяцев. Она начинала скучать. И Григорий Александрович уже знал, что услышит:

– На месяцок, Грегуар, всего на месяцок.

Но каждая отлучка из Петербурга делалась все продолжительнее. Знакомые, посещавшие дом Кушелевых-Безбородко, привыкли к отсутствию хозяйки. Поняв, что она вернется не скоро, на Гагаринскую стали приезжать те, кто, не желая иметь с ней дело, отдалился от Григория Александровича.

В архиве сохранились специальные домовые книги, в которые скрупулезно заносились имена тех, кто бывал здесь на обедах и на ужинах. Внизу списка подводилась черта, и после слова «итого» обозначалось количество гостей. Из этого можно сделать вывод, что все-таки хозяйство у графа велось не совсем безалаберно, деньги считались, хотя основная статья расхода была всегда одна и называлась она «Любовь Ивановна».

Кроме того, эти записи, за неимением более точных данных, говорят о том, что уже с конца 1862 года Григорий Александрович жил практически один. То есть супружество Кушелевых-Безбородко, если принять во внимание все отлучки Любови Ивановны, оказалось совсем недолгим.