Анна Леопольдовна - Игорь Курукин

Корф взял в конвой своей «известной экспедиции» 74 солдата — не из гвардейских, а из армейских полков и разобрался со свитой принца и его жены: для путешествия на север были отобраны 23 человека — фрейлина и камер-юнгфера Штурм, помощники тафельдекера и мундшенка, два камердинера, две кормилицы, две прачки, два повара с двумя учениками, копиист, писарь, форейтор, портной, башмачник и четыре «ученика». С принцессой уезжала Якобина Менгден; Юлиане же и адъютанту принца Геймбургу надлежало оставаться в крепости, о чем Корф так и не решился сказать Анне Леопольдовне. Он писал в столицу, что если не взять «Жулию», принцесса впадет в отчаяние, но ответа не последовало. Пришлось схитрить: камергер объявил, что нехватка лошадей не позволяет ехать всем вместе и фрейлина догонит их позже. Анна уже не рыдала, но пришла в «крайнее уныние», и Корф не без оснований опасался за ее здоровье. Когда по дороге Анна поняла, что повозка с Менгден их так и не нагонит, она едва не потеряла сознание, и пришлось пускать ей кровь.

Выехать удалось только в самом конце лета — 29 августа на север повезли Иоанна Антоновича, а 30-го отправили его родителей. Их «поезд» из-за дождей, раскисших дорог и «худых мостов» поначалу двигался крайне медленно — 8 сентября только выбрался из Касимова. Дальше стали двигаться несколько быстрее: 12 сентября проехали Владимир, 20-го прибыли в Данилов, а 25-го проехали Вологду. 5 октября встали в 140 верстах от Шенкурска. Корф рапортовал, что реки замерзают и добраться до Соловецких островов едва ли будет возможно. По получении разрешения «поезд» с заключенными принцем и принцессой 9 ноября остановился в Холмогорах на архиерейском дворе.

План Холмогорского острога:

1 — соборная церковь; 2 — колокольня; 3 — каменная церковь, в которой службы нет; 4 — крестовая церковь; 5 — галерея; 6 — зал у известных персон; 7 — палата, где Менгден; 8 — кормилиц дети живут; 9 — сени темные, из которых ход в огород; 10 — сени темные; 11 — крылец на двор и два часовых; 12 — передняя, где кушанье набирается, только в оной не кушают; 13 — палата выходная, где известные персоны; 14 — палата детинная; 15 — палата, где известная персона живет; 16 — кладовая; 17 — сени глухие; 18 — сени глухие; 19 — сени; 20 — сени; 21 — зал; 22 — задняя светелка; 23 — сени; 24 — крылец на двор; 25 — архиерейская старая спальня; 26 — площадка; 27 — забитые ворота; 28 — забор внутри двора, вышина шесть аршин восемь вершков; 29 — калитка в огород; 30 — баня в огороде; 31 — забор через плотину, вышины семь аршин шесть вершков; 32 — ворота задние, в которые вся команда обыкновенно ходит; у них будка и часовой; 33 — забор от задних ворот, вышина 5¼ аршин; 34 — капитанские покои; 35 — лекарские покои; 36 — подпоручик; 37 — прапорщик; 38 — кухня; 39 — хлебенные; 40 — солдатские покои; 41 — служительские покои; 42 — конюшня; 43 — сарай каретный; 44 — сени; 45 — солдат Козлов; 46 — спальня подполковничья; 47 — передняя его ж; 48 — людская; 49 — сени; 50 — кладовая; 57 — передние ворота под палатами подполковничьими; 52 — крылец на двор; 53 — галерея каменная; 54 — кофишенкская; 55 — покои каменные; 56 — лестница на двор; 57 — часовой и будка; 58 — сени; 59 — караульня, где при известных персонах солдаты живут; 60 — площадка каменная; 61 — выход каменный, заколочен; 62 — каменная стена; 63 — забор вышиною шесть аршин девять вершков; 64 — забор восемь аршин без трех вершков; 65 — ворота, в которые все ходят в соборную церковь; 66 — забор вышиною 8¼ аршин; 67 — амбары архиерейские; 68 — ворота забитые; 69 — школа.

Копия XIX в. ГЛРФ

По прибытии в Холмогоры Корф донес, что двигаться далее невозможно — по Северной Двине шел лед. К тому же Холмогоры были безопаснее и удобнее для содержания пленников, чем намеченный ранее для зимовки Николо-Корельский монастырь в устье реки, с ветхими деревянными стенами и недостатком помещений (конвой пришлось бы располагать в избах за монастырем); к тому же туда трудно было бы доставлять съестные припасы и дрова. «В Холмогорах, — писал камергер, — принц Иоанн помещен так, что если б для содержания его и нарочно где дом построить, то лучше сыскать не можно, ибо архиерейский дом построен как маленькая крепость или цитадель, холмогорские палаты на острову, где вода кругом, и никому ни туда, ни оттуда вблизи виду никакого нет». Резиденция архиепископа Архангельского и Холмогорского недавно была перенесена в Архангельск, и дом в Холмогорах пустовал.

По размышлении императрица согласилась оставить ссыльных здесь: «За неспособностью Корельскаго монастыря быть до весны на Холмогорах и в том доме, где обретается», — но в обстановке строгой секретности. Даже на богослужении священник и причетники не должны были не только говорить с «известными персонами», но и видеть их. Те не должны были допускаться и к исповеди — разве что «кто заболит к смерти»; в этом случае священник сам становился арестованным «безвыходно» и должен был отправиться вместе с узниками в Соловецкий монастырь. Посланный туда полковник Чертов отрапортовал о выполнении задания и прислал план монастыря с указанием на нем отремонтированной тюрьмы, готовой принять знатных узников.

Анне уже никогда больше не довелось увидеть верную «Жулию». Фрейлина Менгден осталась в Ораниенбурге вместе с карлицей, кормилицей и несколькими дворцовыми служителями и коротала время за рукоделием и игрой в карты с полковником Геймбургом. Эта «безызвестная экспедиция» состояла под охраной «трезвого и постоянного человека», капитана Степана Ракусовского, и тринадцати солдат его команды. Столь малый гарнизон даже не мог толком нести караулы, и капитан просил о прибавке солдат, но его просьбы оставались без ответа. Впрочем, и особых оснований для беспокойства не было: заключенные жили мирно, ими никто не интересовался, так что начальнику охраны приходилось заниматься преимущественно хозяйственными делами и коротко рапортовать: «Арестанты обстоят во всяком благополучии». Как только им разрешили иметь бумагу и чернила, Адольф Геймбург сочинил прошение об «отпуске».

Чувствовала ли Елизавета за собой вину по отношению к свергнутой и заточенной сопернице? «Работа» монарха не подразумевает подобных сантиментов. Скорее ее могла интересовать реакция зарубежных родственников брауншвейгской четы — особенно в том случае, если бы с ней что-то произошло. Тем не менее государыня иногда вспоминала о заточенном семействе и посылала ему подарки. Под Новый год к ним прибыли «три антала[51] венгерскаго вина и две дюжины разных гданских водок». «Я не в состоянии вашему превосходительству донесть, — писал Корф руководителю Кабинета ее императорского величества И. А. Черкасову 5 января 1745 года, — какое обрадование при моем объявлении у известных персон было, когда я им объявил ея и[мператор]ского в[еличест]ва высочайшую милость о позволении службы Божией и о присылке вин; они с радости сами не знали, что на то мне ответствовать, но сказали: "Обрадуй и заплати Господь Бог ее и[мператор]ское в[еличест]во всемилостивейшую государыню, так как мы, бедные, ныне чрез вас высочайшею ее и[мператор]ского в[еличест]ва матернею милостью порадованы, и удержи Бог впредь ея и[мператор]ского в[е личест]ва милость к нам бедным!"». Были ли эти похвалы искренними или их посоветовал выразить искушенный в придворной науке Николай Андреевич, судить не нам.