Шторм в Гавани Ветров - Лиза Таттл

Доррель смотрел на нее, задумавшись, потом тоже встал и начал расхаживать по пыльной комнатушке.

– Ну, это просто подвиг – заставить Вэла Однокрылого признать собственную неправоту! Но какая от этого польза теперь? Он согласен, что наши действия были правильными?

– Нет, – ответила Марис. – И я тоже с вами не согласна. По-моему, вы были чересчур суровы. Да, я понимаю, о чем вы думали. Я знаю, вы должны были осудить преступление Тайи и решили, что самое наглядное – выдать ее Правителю для расправы.

Доррель остановился и сердито взглянул на нее:

– Марис, ты знаешь, что такого намерения у меня не было. Я не думал, что Тайя должна умереть. Но предложение Вэла было нелепым: создалось бы впечатление, что мы одобряем ее действия!

– Совет должен был настоять, чтобы Тайю выдали для наказания ему, и затем навсегда лишить ее крыльев.

– Крыльев мы ее лишили!

– Нет! – возразила Марис. – Вы все отдали Правителю на откуп. Как по-твоему, почему он не забрал у нее крылья? Да для того, чтобы показать, что может безнаказанно повесить летателя!

Лицо Дорреля исказилось от ужаса. Он пересек комнатушку и схватил Марис за плечо:

– Не может быть! Ты говоришь, что он повесил ее, когда на ней были крылья?!

Марис кивнула.

– Этого я не знал! – Доррель рухнул на стул, словно у него подкосились ноги.

– И он доказал то, что хотел доказать: летателей можно убивать, как простых смертных. И теперь их начнут убивать. Правители воспользуются тем, что вы с Вэлом раскололи летателей и однокрылых на два враждебных лагеря. Они потребуют присягнуть им на верность, придумают законы и правила, чтобы командовать своими летателями, начнут казнить ослушников за измену, а потом, пожалуй, объявят крылья своей собственностью и будут награждать ими своих прихлебателей. Уже завтра летателей начнут хватать и казнить – стоит хотя бы еще одному Правителю сообразить, что это сойдет ему с рук, что летатели слишком разобщены и не могут оказать сопротивления! – Она села рядом с ним и, затаив дыхание, ждала того ответа, на который надеялась.

Доррель медленно кивнул:

– В твоих словах страшная правда. Но… что могу я? Только Вэл и остальные однокрылые могут принять решение помириться с нами. Ты же не думаешь, что я попробую призвать прочих летателей с опозданием наложить наш собственный запрет?

– Конечно, нет. Но и от Вэла зависит далеко не все. Есть две враждующие стороны, и оба вы должны сделать жест примирения.

– Какой, например?

Марис наклонилась к нему.

– Поднимись к черным летателям, – сказала она. – Присоединись к трауру. Оплачь Тайю. Как только разнесется весть, что Доррель с Лауса скорбит с однокрылыми, то и другие последуют твоему примеру.

– Оплакать? – Он нахмурился. – Ты хочешь, чтобы я оделся в черное и начал кружить над Тайосом? – В его голосе сквозила подозрительность. – А в чем еще я должен присоединиться к твоим черным летателям? Ты задумала наложить запрет на Тайос, убедив всех летателей присоединиться к кругу над ним?

– Нет. Это же не запрет! Они не препятствуют другим летателям доставлять послания на Тайос и с Тайоса, а если ты или кто-нибудь из твоих сторонников захотите покинуть круг, вас никто не остановит. Просто вырази скорбь.

– Это больше чем изъявление – и не только скорби, нисколько не сомневаюсь, – сказал Доррель. – Марис, будь честна со мной. Мы знакомы много лет, и ради любви, которую я храню к тебе, я готов на многое. Но я не могу попирать свои убеждения и не допущу, чтобы мной манипулировали. Пожалуйста, не уподобляйся Вэлу Однокрылому и не играй со мной. Мне кажется, ты обязана мне искренностью.

Марис спокойно встретила его взгляд, но ее больно уколола совесть. Ведь она на самом деле пыталась его использовать: он требовался для осуществления ее плана, а когда-то они так много значили друг для друга, что в его готовности прийти ей на помощь она не сомневалась. И обманывать его она не хотела.

– Я всегда считала тебя своим другом, Дорр, даже когда мы оказывались по разные стороны. Но я прошу тебя сделать это не только ради нашей дружбы. Все гораздо сложнее. Думаю, и тебе небезразлично, чтобы однокрылые и прирожденные летатели вновь сплотились.

– Тогда выкладывай начистоту, чего ты от меня хочешь и почему.

– Я хочу, чтобы ты присоединился к черным летателям в доказательство, что однокрылые не одиноки. Я хочу примирить прирожденных летателей с однокрылыми, показать всему миру, что они по-прежнему единодушны в своих действиях.

– По-твоему, если Вэл Однокрылый и я совершим общий полет, мы забудем свои разногласия?

Марис виновато улыбнулась:

– Возможно, раньше у меня хватило бы простодушия поверить в это. Но не теперь. Я просто надеюсь, что однокрылые и прирожденные станут действовать вместе.

– Каким образом? Помимо этого странного траурного обряда?

– Черные летатели кружат там безоружные и даже не приземляются на остров. Они скорбят, и только. Но их присутствие нагоняет страх на Правителя Тайоса. Он не может понять, что происходит, и уже настолько перепугался, что отозвал стражников с Трейна, – то есть черные летатели одержали победу там, где Тайя потерпела неудачу, и положили конец войне.

– Но Правитель, конечно, позабудет свой страх. Ведь черные летатели не смогут вечно кружить над Тайосом.

– Здешний Правитель своенравный, жестокий, кровожадный человек, – сказала Марис. – Насильники всегда подозрительны. И не в его привычках ждать, чтобы начали действовать другие. Не сомневаюсь, скоро он что-нибудь предпримет. Я думаю, он даст летателям повод к действиям.

– Каким образом? – Доррель нахмурился. – Прикажет лучникам пускать стрелы, чтобы сбить нас?

– Нас?

Доррель покачал головой, но улыбнулся:

– Попытки понудить его к действиям чреваты серьезными последствиями, Марис!

Его улыбка ободрила ее.

– Черные летатели только кружат, и ничего больше. Если их тени вызывают волнения в Порт-Тайосе, то это касается только Правителя и его подданных.

– Особенно певцов и целителей – мы-то знаем, какие они смутьяны! Я помогу тебе, Марис. Когда у меня появятся внуки, мне будет о чем им порассказать. Да и вообще, мне уже недолго владеть крыльями – Джен стал таким прекрасным летателем!

– Ах, Дорр!

Он предостерегающе поднял руку.

– Я оденусь в черное в знак скорби о Тайе, – сказал он, тщательно выбирая слова. – И присоединюсь к кругу оплакивающих, но не сделаю ничего, что может быть истолковано как оправдание ее преступления или требование наложить запрет на Тайос за ее смерть. – Он встал и потянулся. – Конечно, если случится что-то непредвиденное, если Правитель посмеет превысить свои права и угрожать летателям, тогда мы все – и однокрылые, и прирожденные – должны будем действовать сообща.