Путь воина - Богдан Сушинский

– Хорошо, передайте полковнику Ядвинскому, пусть переведет в ваш сектор две роты пехотинцев! Но своим прикажите в перестрелку не вступать. Не теряйте людей. У нас их и так немного.

Потоцкий оказался прав. Штурмовать лагерь татары не стали, им это было ни к чему. Разбившись на три отряда, они устроили три бурлящих водоворота – у казаков это называлось «крутить черта». Без конца проносясь мимо польских валов, они обстреливали драгун Чеславского пулями и тучами стрел. Это уже была третья атака, и после каждой из них полк нес потери не столько в людях, сколько в лошадях. Постепенно спешивая поляков, татары еще и лишали их съестных припасов: сотни лошадей приходилось добивать в один день.

– Адъютант! – подозвал Потоцкий одного из офицеров. – Передайте полковнику Чеславскому, пусть атакует татар. Увидим, как они поведут себя.

– Они сразу же уйдут за реку и, рассыпавшись, станут расстреливать нас из луков, – ответил адъютант, прежде чем поспешил выполнить приказ командующего.

Услышав это, Калиновский едко рассмеялся.

– Вот времена настали! Теперь каждый хорунжий пытается поучать коронного гетмана, – совершенно некстати пожаловался ему Потоцкий, чем вызвал настоящий взрыв саркастического смеха у всей свиты Калиновского.

– Господин коронный гетман! – наконец показался на холме у хуторка майор Торуньский. – Казак неожиданно заговорил!

Гетманы переглянулись.

– Действительно, заговорил?

– Мы имитировали казнь! Пытались посадить его на кол! Тут-то он и взмолился.

– Что-то не верится мне, чтобы казак, столько молчавший, взмолился, увидев перед собой кол, – проворчал Калиновский. – Но выслушать его в любом случае надо.

– Сюда этого разбойника! – побагровел Потоцкий. – Я ему сейчас такое сымитирую, что он сам на кол попросится!

Пленника приволокли и швырнули у шатра Потоцкого, у которого уже собрались почти все командиры полков и знатные польские аристократы.

– Негоже, чтобы он валялся, – довольно спокойно заметил коронный гетман. – Усадите его на стул и дайте ему водки.

Пока слуги выполняли приказ графа, в лагерь вернулся большой разъезд драгун, посланных в разведку.

– Господин гетман, – доложил его командир. – Со стороны Чигирина приближается черная туча. К Х?мельницкому подходят войска.

– Что значит «подходят войска»?! – подхватился Потоцкий, бросаясь к коню. Он делал это с такой решительностью, словно сейчас же намерен был поднять все свои полки и двинуться на врага. – Кто подходит? Сколько их?

– Мы не могли приблизиться. Там казачьи и татарские разъезды. Но, судя по облаку пыли, тысяч десять, не меньше.

В эти минуты никто не обращал внимания на пленного. Но даже если бы внимательно присматривались к нему, все равно не заметили бы, как, неспешно прикладываясь к кварте с водкой, старый казак гасил в ней коварную волчью улыбку. Хмельницкий все делал так, как условились. Но при этом гетман уверен был, что и «ангел смерти» тоже сдерживает свое слово. Сегодня утром к лагерю Хмельницкого действительно должно было подойти подкрепление. Но не более трех тысяч. Еще две тысячи – это те, что ночью пошли им навстречу.

Само подкрепление состояло из обоза и плохо обученных новобранцев, только недавно прибившихся к запорожскому лагерю повстанцев. Но, чтобы усилить впечатление, Ганжа устроил показное шествие армии, присоединив к нему табун татарских коней – подарок хана, все еще не спешившего присоединиться к повстанческой армии.

– В восточном секторе опять начала обстрел артиллерия, – доложил кто-то из полковников.

– Вижу, что начала, – замялся у коня Потоцкий. – Выведите своих драгун и гусар и ударьте по ним! Захватите эти орудия!

– Их прикрывают кавалерия и пехота. Пушкари успевают отойти за свои валы раньше, чем мы добираемся до них. И потом вновь занимают позиции, прежде чем мы, потеряв два десятка убитыми, возвращаемся в лагерь.

– Так чего вы хотите от меня?! – уже буквально рассвирепел коронный гетман. – Чего ждете? Вы кто? Офицеры? Вы прибыли сюда воевать или пьянствовать? Если воевать, то извольте, – указал перстом в сторону казачьего лагеря, – воюйте! Думайте, хитрите! Проявляйте мужество, черт бы вас побрал!

Выплеснув весь свой гнев, Потоцкий оставил попытки взобраться на коня, уселся в свое походное кресло и посмотрел на пленника с таким дружелюбием, словно перед ним появился тот единственный человек, с которым он только и может поговорить по-людски, отвести душу, довериться. Причем взгляд этот был искренним – настолько надоело сейчас графу все это «гоноровое и высокородное», что окружало его в лагере.

Потоцкий давно заметил, что начинает сторониться польской шляхты, его больше не тянет на сборища аристократов, ему осточертели бесконечные рассуждения о бедной, многострадальной и несбыточной «Великой Польше от моря до моря»; осточертели склоки по поводу маетностей, дуэлей и родовых передряг. Он старел – и признавал это. Он устал от жизни – и даже не пытался скрывать этого. Ему хотелось покоя и одиночества, одиночества и покоя…

Сегодня ночью он едва устоял от воплощения совершенно безумной в его положении идеи: взять с собой три сотни драгун и, оставив лагерь, умчаться в сторону Богуслава. Якобы за подкреплением, чтобы собрать новое войско и прийти Калиновскому на помощь. И гнали его в бега не столько страх, сколько гнуснейшая нравственная атмосфера, создавшаяся в лагере.

– Почему ты сразу же не заговорил, казак? – устало упрекнул он Галагана. – Зачем нужно было мотать нервы себе и нам? Ты ведь знаешь… Если уж попался, нужно рассказать все, что тебе ведомо. Тебе еще водки?

– Хватит, ваша ясновельможность, – негромко, вздрагивая от страха и боли, ответил пленный. Теперь он был сама покорность. Но не Потоцкому говорить ему о судьбе, от которой самому командующему не сбежать из лагеря ни с тремя, ни с десятью сотнями отборнейших драгун. – Я свое отпил.

– Мы не враги. Ты ведь не татарин какой-нибудь и не турок. Обычный подданный Его Королевского Величества. Или уже не подданный?

– Подданный, ваша графская ясновельможность, – смиренно подтвердил Галаган, покаянно икнув, но тотчас же прикрыв рот ладонью, чтобы не раздражать Потоцкого.

– И в реестре, наверное, состоял?

– Под Хотином сражался, ваша графская ясновельможность. Под командованием его светлости коронного гетмана Ходкевича, Царство ему Небесное. Господин Ходкевич лично благодарил меня за храбрость.

Потоцкий откинулся на спинку кресла и вопросительно взглянул вначале на Калиновского, затем на Корецкого, Чеславского, Ядвинского, как бы спрашивая: «Ну что, стоит ему верить»? Ни один из них не ответил гетману ни словом, ни взглядом. Все впились глазами в казака словно разуверившееся племя – в лик невесть откуда явившегося им мессии.

– Слово шляхтича, что ты будешь отпущен, если честно расскажешь нам о том, что происходит в лагере этого предателя короны Хмельницкого. Тебе, как казаку, сражавшемуся под хоругвями гетмана Ходкевича, мы прощаем все твои прегрешения перед королем и верой. Вы подтверждаете мои слова, господа? – обратился граф к офицерам.