Гений войны Кутузов. «Чтобы спасти Россию, надо сжечь Москву» - Яков Нерсесов

Если это так, то, значит, выпускник артиллерийско-инженерного отделения Кадетского корпуса Михаил Илларионович Кутузов, много и, отчасти, по делу критикуемый (и тогда – на поле боя и потом – в тиши кабинетов) за подготовку и проведение Бородинского сражения, в самом финале битвы «расплатился звонкой монетой» с выпускником Бриеннского военного училища и элитной Парижской военной школы артиллеристомот Бога Наполеоном Бонапартом за колоссальный урон, понесенный русскими от блистательно скорректированного огня его дальнобойной артиллерии. Все сражение Наполеон валил их, но окончательно так и не повалил, а напоследок получил от «старой лисицы севера» такую отнюдь не виртуальную угрозу, что столь желанной для многих наполеоновских военачальников и сподвижников по-театральному красивой фразы «Гвардию – в огонь!» – не последовало!

Не здесь ли кроется одна из причин, по которой Наполеон так и не захотел в тот день упрочить вводом в бой своей гвардии достигнутые им успехи?!

Становится понятно, почему Наполеон предпочел завершить сражение тем, что у него в тот день получалось лучше всего: «убивая и валя» русскую армию артиллерийским огнем, правда, уже не столь эффективным, как это было ранее, из-за возросшей удаленности русских позиций от его дальнобойных тяжелых батарей. Оставалось уповать, что вот-вот наступит предел стойкости русских нести бесполезные потери от вражеского огня! Казалось, еще чуть-чуть, и она перешагнет эти немыслимые пределы и произойдет долгожданный надлом! Русские покатятся назад или… кинутся в последнюю атаку и геройски полягут «все как один»! Но не случилось ни того ни другого…

Впрочем, каждый вправе сделать свои собственные предположения на вечно спорную тему: «Что было бы, если бы Бонапарт все-таки ввел в бой свою гвардию в финале Бородинского побоища?!»

…Битва затихала, а полевые хирурги обеих армий сбивались с ног, оперируя сотни, тысячи раненых, своих и вражеских. Вокруг операционных палаток росли горы… отрезанных рук и ног. Только самые крепкие из прооперированных раненых выживали. Смельчак Мюрат, сотни раз в Бородинской битве бесстрашно смотревший смерти в лицо, с содроганием наблюдал, как его личный хирург без наркоза – опиума не хватало даже для своих – ампутировал раздробленные ноги у двух русских артиллеристов. Когда операция закончилась, Мюрат сам налил героям по стакану крепчайшего французского коньяка и лично поднес русским героям-инвалидам. Но хирургов и лекарств катастрофически не хватало, и десятки тысяч раненых остались лежать на поле боя. Они звали, плакали, проклинали, стонали, бредили. Они молили о помощи, но их некому было подобрать. Они просили избавить их от страданий и пристрелить, но все тщетно…

Солнце закатывалось красным шаром без лучей. Воздух был до предела наполнен противно-рвотным кисловато-уксусным запахом от разложения селитры и серы, от испарений «моря» крови, которую матушка-земля уже отказывалась принимать в свои недра. Пороховая завеса, опускаясь над полем все ниже и ниже, все густела и густела. Словно по мановению Сатаны громадное Бородинское поле превратилось в необозримое кладбище без… гробов! Десятки тысяч трупов были раскиданы повсюду. Вокруг Багратионовых флешей и Курганной батареи они лежали столь плотно, что ступать было некуда.

И еще долго будут они лежать незарытыми, пока не появятся стаи волков и собак, пока не слетятся хищные птицы и между ними, как всегда после большой битвы, не начнется вечный спор за право… терзать мертвецов. Птицы будут лакомиться глазами, собаки и волки рвать загнивающую плоть, обгладывать кости до блеска. Но все это будет с погибшими героями Бородина потом.

А пока наступала ночь. Полил дождь. Подул резкий осенний ветер. Становилось темно, холодно. Раненые умирали под мертвыми…

До сих пор идут споры: были ли в ночь Бородинского сражения французские войска Наполеона, занявшие русские рубежи обороны, отведены на позиции, которые они занимали накануне сражения, или нет? Возможно, какая-то их часть все же отошла, чтобы не ночевать среди гор трупов на взятых ими русских батареях и флешах. Но отошли они недалеко, так сказать, к своим позициям, на которых «они оставили свои ранцы и шинели», чтобы контролировать поле побоища. В общем, захваченных позиций они не сдали и, таким образом, поле битвы осталось за ними.

Наполеон, как, впрочем, и большинство русских, ожидал, что на следующий день сражение возобновится. И Кутузов поначалу готовился его продолжить. В конце Бородинского сражения по его приказу Барклай восстанавливает русские боевые порядки на новой линии обороны у деревни Горки. Казалось, Кутузов явно собирается продолжить сражение на следующий день. Барклай деятельно готовится к предстоящей схватке. Многие в русской армии были уверены, что завтра сражение будет возобновлено, и горели желанием продолжить его. По всей линии зажигается множество костров, по которым солдаты могли ориентироваться. Но, узнав ночью об огромных потерях – еще ни разу в истории российской армии она не несла такой страшный урон, – в 6 утра Кутузов благоразумно отдал приказ об отступлении: надо было сохранить оставшихся бойцов…

…Между прочим, накануне Бородинского сражения Кутузов вполголоса бросил: «Французы переломают над нами свои зубы, но жаль, что, разбивши их, нам нечем будет доколачивать». Судя по этой фразе, он понимал, что отступить в ходе сражения по причинам моральным нельзя – надо «Стоять и умирать!» – чтобы сохранить дух в сражающихся войсках и не допустить разгрома, способного превратить русскую армию в толпу. А вот на следующий день начать ретираду уже было можно, поскольку после сражения дальше удерживать позиции за собой было уже невозможно, а главное, бессмысленно, так как не осталось уже ни одного условия, позволявшего развить успех…

По одной версии наполеоновская армия не стала тут же преследовать русских. По другой – ее кавалерия все же двинулась за ретирующимся Кутузовым. Но только в 10 утра следующего дня, когда на поле сражения уже остался только русский арьергард в виде казаков донского атамана Платова. Известный своим ехидством генерал Алексей Петрович Ермолов очень доходчиво обозначил поведение казачьего арьергарда, прикрывавшего отход русской армии. На поле сражения эти «союзники русского царя», так их звал Ермолов, задержались ненадолго, «…никто более казаков не рассуждает об опасности, и едва ли кто видит ее с большим ужасом». Правда, утомленный неприятель вел преследование довольно вяло.

Бородино, или bataille de Moskova («битва под Москвой»), как называют ее французы, было самой кровопролитной и ожесточенной из всех известных до того времени битв. Сражение так потрясло всех, что только на следующий день его участники, которым посчастливилось остаться в живых, понемногу стали приходить в себя. Наполеону потом приписывали немало изречений-оценок Бородинского сражения. «Бородинский бой был самым ужасным из всех данных мною почти 60 серьезных сражений»; «Французы в нем показали себя достойными одержать победу, а русские стяжали право быть непобедимыми»; «…в битве под Москвой было выказано наиболее доблести и одержан наименьший успех» или «Битва на Москве-реке была одной из тех битв, где проявлен максимум достоинств и достигнут минимум результатов»; «Это была битва великанов» и т. п. (Правда, как правило, историки по тем или иным причинам сомневаются в подлинности подобных оценок Наполеона.)