Григорий Потемкин - Ольга Игоревна Елисеева

Императрица тут залилась слезами; Орлов удалился, но через несколько минут продолжал говорить: „Я достоверно знаю, что у Потемкина нет истинной привязанности к вашему величеству; его единственная цель — собственная выгода; его единственное замечательное качество — хитрость; он старается отвлечь внимание вашего величества от государственных дел, погрузить вас в состояние самоуверенной изнеженной рассеянности, для того, чтобы самому иметь верховную власть. Он существенно повредил вашему флоту, он разорил вашу армию и, что всего хуже, он унизил вашу репутацию в глазах света, лишил вас привязанности верных подданных. Если вы хотите избавиться от такого опасного человека, располагайте моей жизнью; но если вы желаете повременить, то я ничем не могу послужить вам…“

Императрица была очень взволнована такою необыкновенною речью, призналась в верности всего того, что было сказано о Потемкине, благодарила графа в самых сильных выражениях за предложенное им усердие; но сказала, что она не может вынести мысли о таких жестоких мерах; созналась, что ее характер весьма изменился, и жаловалась на значительное расстройство своего здоровья. Она просила графа не думать о том, чтобы выезжать из Петербурга, ибо ей, конечно, будут необходимы его помощь и советы»[731].

Итак, Орлов представлен спасителем, а Потемкин врагом Отечества. Видимо, Екатерина думала иначе. Она не теряла дружбы к графу Алексею Григорьевичу, но не собиралась, подпав под его влияние, устранять Потемкина. Если доверять донесению Гарриса, Орлов предлагал убийство, но это не смутило дипломата. Уничтожить злодея — высокий гражданский подвиг.

Однако при русском дворе древнеримские страсти не привились. В канун нового года, 31 декабря, Гаррис писал в Лондон: «После странного разговора, о котором я сообщил вам, доверие и расположение, оказываемые императрицей графу Алексею Орлову, постепенно уменьшались… Наконец, своим обращением с ним она принудила его к обыкновенному образу действий русских, находящихся в немилости при дворе, — никуда не выезжать из дома, под предлогом болезни. Князь Орлов уже три месяца не показывается ко двору, и оба брата (которые вообще выражают свои мнения очень свободно) теперь говорят как люди недовольные, обманутые в своих ожиданиях и предчувствующие, что нет никакой надежды овладеть прежним влиянием»[732].

Это была горькая правда, которую пришлось признать не только самим Орловым, но и английскому дипломату, необдуманно связавшему свои интересы с партией проигравших. После всего, что Гаррис наговорил в донесениях, без малейшей оглядки на перлюстрацию, ему предстояло искать расположения Потемкина, заискивать перед «врагом Отечества» и «изнеженным лентяем». О том, как Григорий Александрович воспользовался ситуацией, мы расскажем ниже.

Не одна личная благосклонность заставляла Екатерину II предпочитать Потемкина старым, испытанным сотрудникам вроде Панина и Орловых. Новые политические идеи, которые выдвигал князь, позволяли разрешить наболевшие проблемы. В настоящую минуту это были татарско-турецкие дела, и для того чтобы справиться с ними наилучшим образом, предстояло переориентировать внешнюю политику России на союз с Австрией.

На протяжении полутора десятилетий, прошедших после Семилетней войны, Петербург и Вена были противниками на международной арене. Однако, как говорил Уильям Питт-старший, у великих держав нет постоянных союзников, у них есть постоянные интересы. Интересы же подталкивали прежних врагов друг к другу, поскольку и Россия, и Австрия желали присоединить к себе ряд турецких земель. Именно на это обратил внимание императрицы Потемкин.

Момент для сближения был выбран удачно. Воспользовавшись тем, что Англия и Франция погрузились в пучину колониальной войны, Фридрих II в июле 1778 года напал на Австрию. Боевые действия велись вяло, без особого успеха для Пруссии (из-за мелочности событий острословы даже прозвали их «картофельной войной»), и в конце концов обе стороны согласились на посредничество Франции и России в разрешении конфликта. В марте 1779 года в Тешене начались переговоры, а 13 мая был подписан договор, восстанавливавший мир на немецких землях[733]. Удачные переговоры позволили сгладить русско-австрийские противоречия. Они дали Петербургу и Вене шанс на сближение, которым те не замедлили воспользоваться.

Встреча в Могилеве

Зимой 1780 года венский и петербургский кабинеты были удивлены известием о намерении монархов России и Австрии встретиться будущей весной. «Император, шутя, намекнул мне о своем желании повидаться… с русской императрицей, — писала Мария-Терезия в Париж австрийскому послу Мерси-Аржанто, — можете себе представить, насколько неприятен был мне подобный проект… по тому отвращению и ужасу, которые мне внушают подобные, как у русской императрицы, характеры»[734].

Не одни «отвращение и ужас» перед Екатериной II заставляли престарелую императрицу-королеву беспокоиться за сына. Его визит в Россию мог означать серьезную переориентацию политики Австрии, следовавшей в про-французском русле и в годы Первой русско-турецкой войны поддерживавшей Оттоманскую Порту[735].

Не менее негативной была реакция в петербургских политических кругах, ориентированных на союз с Пруссией. Еще недавно Гаррис сообщал в Лондон о безусловном перевесе влияния Фридриха II в России над «инфлюенцией» любого другого двора и жаловался на то, что действиями Н. И. Панина умело руководит прусский король[736]. Теперь тон его донесений меняется. «Прусская партия крайне встревожена тем, что пребывание императора в России будет столь продолжительным»[737], — писал он. Панин… позволил себе в резких выражениях осудить «страсть» Иосифа II к путешествиям[738].

За сближение с Австрией выступали Потемкин и статс-секретарь Безбородко, приобретавший благодаря своим недюжинным талантам все большее влияние. Идея свидания с Екатериной принадлежала Иосифу II. Император опасался противодействия со стороны государственного канцлера графа Венцеля Антона фон Кауница. Поэтому, не поставив старого сотрудника матери в известность, он 22 января нанес русскому послу Д. М. Голицыну визит, во время которого сообщил, что весной будет посещать восточные владения и с радостью пересечет границы Галиции для свидания с русской императрицей.