SPQR. История Древнего Рима - Мэри Бирд

61. Два разных образа Августа. Слева он представлен в роли жреца с тогой, натянутой на голову, как полагалось во время жертвоприношения. Справа он показан героическим воином-полубогом. У его ног маленькое изображение Купидона, напоминающее зрителям о происхождении императора от самой Венеры (по линии Энея)

Даже там, где он кажется наиболее заметным, на деле Август оказывается неуловимым; и это, по-видимому, было частью его ноу-хау. Одной из его наиболее значительных и прижившихся инноваций стало то, что он заполонил римский мир своими изображениями: его портрет на монетах в карманах подданных, статуи в натуральную величину или даже больше из мрамора и бронзы, стоявшие на площадях и в храмах, миниатюры, отчеканенные или выгравированные на кольцах, украшениях и серебряной посуде. И все это в невиданном доселе масштабе. В прежние века не было римлянина, чьих портретов мы бы нашли больше, чем пару-тройку, причем в большинстве случаев изображенного на них трудно идентифицировать (искушение назвать какие-то профили известным именем или отыскать на изображении Цицерона или Брута часто оказывается непреодолимым, несмотря на отсутствие доказательств). Даже прижизненных портретов Юлия Цезаря, не считая чеканки на монетах, у нас лишь несколько, да и те сомнительные. На этом фоне бросаются в глаза 250 статуй, найденные на всех римских территориях и за их пределами, от Испании до Турции и Судана, не говоря уже о рисунках на украшениях и драгоценных камнях, которые изображают Августа в самых разных обликах – от героического завоевателя до благочестивого священнослужителя.

На всех изображениях настолько похожие черты лица, что, должно быть, из Рима во все концы посылались стандартные модели, предпринимались скоординированные усилия донести до подданных образ императора. Пышущий красотой юноша: единый идеализированный стиль, напоминающий классическое искусство Афин V в. до н. э., разительно контрастирует со скуластым, морщинистым и преувеличенным реализмом, характерным для портретов римской элиты в ранней половине I в. до н. э. (с. 33). Все эти статуи призваны поставить рассеянное на огромной территории население, большая часть которого никогда не увидит этого человека, лицом к лицу с общим правителем, и в то же время эти образы не имеют никакого сходства с реальным Августом. Они не только не отвечают ни одному дошедшему до нас словесному описанию, которые – трудно сказать, насколько достоверно – предпочитают подчеркивать его неряшливую прическу, плохие зубы и обувь на платформе, которую, как и многие последующие автократы, он использовал для маскировки малого роста; ко всему прочему, изображения практически одинаковы в течение всей его жизни, из-за чего даже в возрасте за 70 он выглядит как человек в расцвете молодости. В лучшем случае это был официальный имидж – выражаясь менее лестно, маска власти, – и преодолеть разрыв между ним и императором из плоти и крови, человеком, скрывающимся под маской, для большинства людей было и остается невозможно.

Неудивительно, что несколько хорошо осведомленных древних наблюдателей решили: загадочность и есть главное свойство Августа. Почти 400 лет спустя, в середине IV в., император Юлиан написал остроумную сатиру на своих предшественников, представляя, как все они вместе явились на грандиозную пирушку с богами. Они вваливаются толпой, и каждый соответствует своему ставшему к тому времени карикатурным образу. Юлий Цезарь настолько рвется к власти, что того гляди подсидит царя богов и хозяина пира; Тиберий выглядит очень мрачным; Нерон не расстается со своей лирой. Входит Август, подобный хамелеону, суть которого невозможно уловить, – хитрая старая рептилия, постоянно изменяющая цвет от желтого до красного и черного, то хмурая и угрюмая, то вдруг выставляющая напоказ все обаяние богини любви. Божественным хозяевам не остается ничего лучшего, как передать его в руки философа, чтобы тот научил его мудрости и умеренности.

Более ранние авторы намекали, что Август получал удовольствие от такой игры. Не поэтому ли он приказал изобразить на своем перстне-печати, который подтверждал аутентичность его корреспонденции (древний эквивалент подписи), самое загадочное существо всей античной мифологии – сфинкса? Римские диссиденты, с которыми согласно немало современных историков, пошли еще дальше, обвинив Августа в том, что его режим был основан на лицемерии и притворстве и злоупотреблял традиционными республиканскими формами и языком для маскировки вполне бескомпромиссной тирании.

Безусловно, в этом есть доля правды. Лицемерие – распространенное орудие власти. И во многих случаях Августу было выгодно представать именно таким, каким его изобразил Юлиан, – загадочным, неуловимым и ускользающим, говорящим одно и подразумевающим другое. Но это не может быть всей правдой о нем. У нового режима должно быть более прочное основание, чем серия загадок, недоговоренностей и притворства. Каковы же были эти основания? Как Августу удалось сыграть такую игру?

Увидеть закулисную жизнь режима Августа почти невозможно, несмотря на все свидетельства, которые у нас вроде бы имеются. Это один из самых хорошо задокументированных периодов римской истории. Мы располагаем множеством томов поэзии того времени, в основном воздающей хвалу императору, но не только. Искрометная поэма Овидия об ухаживании и выборе партнера, которая дошла до наших дней под названием Ars Amatoria («Искусство любви»), достаточно противоречила моральной программе Августа, чтобы стать причиной для ссылки поэта на Черное море; другой причиной могли стать его отношения с Юлией. Интересовались характером Августа и многочисленные более поздние историки и любители древности: кто-то занимался обсуждением его стиля управления, кто-то просто коллекционировал августейшие остроты. Сценка с дрессировщиками воронов – лишь один пример из антологии его шуточек, которая также включает несколько «милых» отцовских замечаний по поводу привычки его дочери выдергивать седые волосы («Скажи мне, что лучше: быть седой или лысой?»). «Пунктирная» биография в легком стиле, написанная Светонием примерно через 100 лет после смерти императора, как раз и служит источником знаний о его зубах и волосах, наряду со многими другими надежными и ненадежными зарисовками: дескать, он писал с ошибками, боялся грозы и имел привычку зимой носить под тогой четыре туники и жилетку.

Среди всего этого изобилия, однако, практически нет достоверных свидетельств (и совершенно точно нет современных его эпохе) об основных элементах, дискуссиях и процессе принятия решений, стоявших за новыми политическими реалиями Рима. Несколько частных писем Августа, выдержки из которых включает Светоний, выбраны из-за содержащейся в них информации о его успехах за игорным столом или о его меню («В одноколке мы подкрепились хлебом и финиками»[73]), ни в коей мере не о его политической стратегии. Римские историки жаловались почти что на то же, чем озабочен современный ученый: когда они пытались написать отчет об этом периоде, то обнаруживали, что слишком много важных вещей происходило в частных покоях, а не на публике (в сенате или на Форуме, как бывало раньше), и в итоге трудно было понять, что именно произошло, не говоря уже о том, чтобы объяснить произошедшее.