Прими свою тень - Оксана Демченко

– Директор, мне брат Фэра сообщил: все будут здесь расчетно через сорок семь минут. Может, вам пока кординчику, массаж шеи и немного со-чувствия?

– Давно голова не болела? – предположил Ялитэ.

– Точно, я безнадежно здоров, – рыкнул волвек.

– Скоро заболит, – обнадежил директор, охотно сворачивая к пустому темному корпусу, занятому стайными.

В коридорах света едва хватает даже его глазам айри. На Хьёртте привыкли к экономии и отвыкать не готовы. Впрочем, с их-то зрением… Им ничуть не темно. Ялитэ в очередной раз зевнул и признал очевидное:

– Как ты кстати – я совершенно не хочу падать в обморок. И к медикам не хочу, после стимуляторов острота восприятия снижается, мысли еле ползают. Хчелиный яд найдется?

– И яд, и мед, вытяжка буропестрой лапчатки, и экстракт семян красного хвоща, – заверил Ром, шагая по темному коридору к массажному кабинету. – Я ведь старший в семье, практика в массаже обширная: лечил ссадины и ушибы малышне всего купола. Да и дед у меня травник из лучших. Костюм давайте, сюда повешу. Ну что, синхронизируемся. Ох и мыслей у вас… прямо хчелиная колония.

Ялитэ лег на массажный стол и блаженно расслабился, допуская волвека в сознание глубоко и полно. Приятно до головокружения ощущать двоение личности. Отдавать часть проблем и сомнений. Впитывать чужую молодость с ее непоколебимой уверенностью в том, что все будет хорошо, что жизнь вымеряется рассветами, а не закатами. Что здоровье огромно и бесконечно, а утомление, и свое и чужое, лишь мимолетная тень, которую легко смахнуть, прогнать. Ром уже запустил перестройку себя на лечение: чувствуется, как греются ладони, скользят над кожей без касания, гонят волну странного электрического резонанса. Иначе не сказать, хотя научности в словах и нет. Каждый малый волосок на коже встает дыбом, тепло и покалывание движется в контуре больших ладоней. За ними следует прохлада окончательного расслабления. Еще один вздох – и он, айри, окончательно утратит способность контролировать тело. Станет бескостным и послушным.

Горячие ладони легли на затылок, тепло струйками стекло ко лбу, укололо виски, тронуло глазное дно. Боль сдалась, растаяла, по капле ушла… Волвек тихонько, едва слышно, зарычал, формируя то, что создал живший в первом поколении свободной стаи Ясень Орри, назвав звучанием здоровья.

Теперь иглы – имитация укусов хчел. Можно было бы, само собой, взять и пчелиный яд, но вероятность аллергической реакции на него гораздо выше, чем на хчелиный, потому использование в высокой дозировке запрещено. Ром, судя по тому, как горит спина, хчелиного яда не пожалел. Опять рычит, волны тепла катятся, уносят все глубже в уютный мрак отдыха. Почти невозможно помнить себя и оставаться хотя бы немного директором Ялитэ… Разве что на те самые пять процентов, о которых только что было сказано Лорри. Волвеки свято чтут личное и не вторгаются в эту сферу. Собственно, их деликатность людям непонятна: читать окружающих и не лезть в душу? Вот уж кто не способен отказаться от права покопаться в чужих тайнах и поискать грязное и с душком, так это люди…

– Директор, у вас явные изменения в закрытом поле, хороший такой, достаточно ровный прогрев с откликом, – сообщил волвек нечто окончательно непонятное. Осознал свою ошибку: – Ах да, вы же столько раз спрашивали, как мы формируем па́ры. И не уловили ответ в его правильном виде. Если прогрев неровный, но с откликом, это детская влюбленность по-вашему. Или по-людски? Я слегка путаюсь. Пока мне не исполнилось сорок, я влюблялся раз десять взаимно и удачно, с откликом то есть. Ухаживал. Даже переселялся в общий отдельный дом. Но тепло не выравнивалось, мы расставались. Семья – важнейшее дело в жизни. Очень сложно зажечь ровный огонь.

Волвек помолчал, его жесткие пальцы уверенно щелкали позвонками «жертвы», мяли мышцы, тянули, мелко и подробно разбирали. Ощутив незавершенность темы и концентрацию внимания, Ром продолжил обсуждение:

– Потом я начал учиться по второму разу в техническом Акаде. Встретил Хэйн… Если мы влюбляемся, то всегда в ровесников – общаться проще, темы близкие, уровень знаний, все прочее. А вот когда семью строим, возраст уже неважен. Хэйн старше меня на пятнадцать лет. И на сто лет мудрее. Она снавь, у нее душа зрячая. Никогда бы не рискнул в нее влюбиться.

Шея хрустнула на редкость звонко, волвек довольно хмыкнул. Резко запахло свежестью, холод нового масляного состава облил кожу: Ром перешел к следующему этапу воздействия, успокоению и отдыху. Пальцы заскользили по коже вполкасания, бережно.

– Мы два года – семья, – гордо сообщил Ром, снова вернувшись к теме. – Жаль мне людей. Они нас не понимают, мы – их. И не разберемся ведь, наверное, никогда… Вчера одному чуть руку не сломал. Взялся утверждать, что моя жена кому-то там улыбалась. Я ему доходчиво объяснил: семья незыблема именно потому, что мы прилагаем усилия, поддерживая ровность горения огня. Это большая и важная работа. И у людей было бы все толком, если бы они осознавали, что именно работа, что взаимная. Так нет, сами тунеядцы, а к другим в закрытое поле лезут. Как им растолковать, что общее больше отдельного? Хэйн теперь немножко пилот. Я самую малость снавь. Люди смысл слова «союз» не знают. Нормальный который, наш, стайный. Эх, его счастье, что я женат, норов чуть смягчился. Ведь год назад сломал бы сгоряча тонкую его кость, клянусь великим гроллом… Теперь ваша спина мне нравится, директор. Ровная и без всяких попыток сутулиться. Так славно по ней течет это… не знаю на вашем названия, ыр-р по-нашему.

– Спасибо, – прошептал Ялитэ, постепенно отделяясь от сознания волвека и обретая контроль над своим телом. – Так что там с моим закрытым полем?

– Точно не знаю, да и этика – нельзя в него лезть, на то оно и закрытое, – пожал плечами волвек. – Хэйн бы сказала правильнее, а я только отблеск ее дара, не более. Но четко вижу: отклик есть, очень ровный. Вот основной огонек плохонький, вы его вроде как и не хотите поярче зажечь. Потому я и предупреждаю, не молчу. Поберегли бы. Большое дело, когда отклик хорош. Редкостное. Обычно сперва бывает два огня, без единого горения. Охр-р… Нет слова в вашем. Простите, директор, вы лучше у Хэйн уточните. Или у Тайи.

– Еще раз спасибо, – задумался Ялитэ. – У Тайи спрашивать смысла нет… И так понятно, почему она меня вызвала дежурить в архиве и бросила одного, снабдив инструкцией по применению полезных напитков: чтобы посидел, поговорил. И подумал… Ты теперь опять в парк?

– Надо, – тяжело вздохнул волвек, тряхнув головой. – Только уже гроллом. Крепко у вас голова болела, как я понимаю. Надо это выгнать, а то впитать-то я впитал, но оно аж шею сводит, не рассасывается. Побегаю – справлюсь. Идите, вам пора. До посадки мобиля вожака девять минут, я старался управиться в срок.

Ялитэ поправил костюм. Выпрямился, чувствуя себя удивительно бодрым и молодым. Быстро выпил полную кружку холодного кордина. И зашагал по коридору, удивляясь тому, насколько стало светлее. Значит, глаза были уже на пределе, ночное зрение ослабло. У дверей директора догнал гролл. Взрыкнул прощально, скользнул в щель первым и умчался в ночь, двигаясь высокими прыжками… Ялитэ воровато огляделся по сторонам: никого. Ведь увидят бегущего директора, мерзавцы, мало того что сплетню пустят, еще и выложат запись в Среду. Или, хуже того, учудят, как в прошлый раз, домыслами откомментируют сюжет. Что они выдумали? «Покусанный гроллом академик был вынужден спасаться бегством от разъяренного стайного дикаря». Глупость, провокация, заведомая ложь. Но пришлось полгода объясняться: не было нападения, просто Тимрэ и Йялл выбрали парк для спарринга… Между прочим, счет был три-два в пользу Троя, очень достойно, ни о каком бегстве и речи не шло. Но разве наемники ан-моэ Йенхо могли упустить столь удобный случай?