Убеди меня, если сможешь. Приемы успешных переговоров от Фрейда до Трампа - Джей Хейнрикс

– А водица-то внизу холодная должна быть.

– Ага, – отвечает другой. – Да и глубоко там, наверное.

Разумеется, если бы вы были третьим лицом в этой беседе, вы могли бы сказать: «Это всё изменение климата», а затем рассказать про то, как уровень воды в мире повышается в связи с… Ладно, не важно.

Гипербола – это самый лучший после иронии троп в смысле юмора. Ещё одна техасская история: фермер хвастается перед незнакомцем в баре: «Мои владения можно объехать только аж за три часа». Незнакомец понимающе кивает и отвечает: «У меня тоже когда-то была такая медленная колымага».

Эти шутки помогают донести до вас, почему я считаю, что гипербола относится именно к тропам. Гипербола так же, как и её сёстры – метафора, метонимия и синекдоха, – играет с реальностью. Эти три тропа либо раздувают вещи, либо сжимают их. Однако гиперболу, в отличие от её более скрытных сестёр, легче заметить, если быть внимательным. Когда кто-то говорит, что дождь льёт как из ведра, вам не нужно поднимать голову вверх и отыскивать на небе здоровенное ведро. Даже когда противник иммиграции говорит, что иностранцы «просто затопляют нашу страну», вы можете быть уверены, что слышите троп. Массы людей не пересекают границу одновременно. Да и человека довольно трудно представить затопляющим что-то. Он не жидкость – он скомканный.

Помимо искажения реальности гипербола может указывать на возможности, приободряя нас, вдохновляя нас на новые свершения. Слово «гипербола» происходит из древнегреческого языка (как всегда!), в котором оно означало «избыток, преувеличение». Оно растягивает наше сознание, а мы уже сами можем решить, подчиняться этому или нет. Это наш троповый полёт на луну, звёздный зонд веры. Вы можете использовать гиперболы так, чтобы заговорить себя до такого состояния, что вы станете больше, быстрее, сильнее и богаче, что сделает вас счастливее и прекраснее, чем вы когда-либо могли представить!

Только разделите моё обещание на 30. Оно, я думаю, всё равно получится неплохим.

Много лет назад, когда я работал в Дартмутском колледже, я пригласил семью пообедать с молодыми студентами в Охотничьем домике в ущелье, большой избе у подножья горы. Мы сидели на лавках за длинным столом с Дороти-младшей. Крепкий молодой человек подле нее, как и другие молодые студенты, зверски изголодался после двух дней походов в горах Нью-Гэмпшира. В порыве отправить ножку жареной курицы себе в рот он уронил эту ножку себе на колени и выругался себе под нос. Ругательство указывало на интимную связь. Поглядев на своего маленького соседа с хвостиками, он смутился на самого себя и затем перевёл взгляд на меня. «Извините», – сказал он.

Я: Ничего страшного. Дороти-младшая, расскажешь молодому человеку про происхождение этого выражения?

ДОРОТИ-МЛАДШАЯ: Это изначально было крестьянским словом. Оно означало «пахать».

Бедный парень смотрел на мою дочь и её отца, не умея ничего вымолвить. К тому моменту Дороти-младшая уже обладала внушительными этимологическими познаниями в области профанации. Рассудив, что мои дети были самыми лучшими подопытными крысами (это метафора), я хотел проверить, как аналитический подход отразится на восприятии детьми «плохих» слов, сделает ли он их менее привлекательными, и снизит ли он вероятность того, что они, дети, будут использовать их втайне от взрослых. (Их мать, не питавшая особой любви к этому эксперименту, особенно заметила детям, чтобы те не употребляли такие слова в школе.) Если честно, я не уверен, сработал ли эксперимент так, как я изначально предполагал. Ни один из детей не вырос с более грубой речью, чем в среднем в их поколении. Но они и не гнушаются профанацией время от времени. С другой стороны, я предпочитаю думать, что у Дороти и Джорджа более «клиническое» отношение к ругательствам, чем у большинства людей. И (не подумайте, что я хвастаюсь) они определённо немало знают о ругательствах.

Признаюсь решительно и всецело: я обожаю преувеличивать. Мне кажется, что я самый большой энтузиаст сгущения красок в мире, преувеличивший миллионы миллионов раз.

«Ругательства». В то время как тропы обращаются к методам магии, слова профанации являются магическими словами. Тут и далее идёт странная часть. Изначально ругательствами были проклятия. Давным-давно, во времена старых добрых религий вроде поклонения быкам или зороастризма, проклятие было чем-то вроде запроса: Многоуважаемый жуткий звероподобный человекобог, выглядящий как плод работы очень бездарного таксидермиста и обитающий в моём любимом дереве, пожалуйста, ниспошли девушке, бросившей меня, проклятие дней плохих волос, которое будет продолжаться до конца её дней. Проклятия такого рода в том или ином виде присутствуют и в современных религиях. Мольба за то, чтобы ваша футбольная команда выиграла, предполагает, что вы также молитесь за то, чтобы другая команда проиграла. Хотите вы этого или нет, но вы следуете старинной практике наложения проклятия на команду противника.

Однако на всём протяжении существования религий боги, священники и пророки этих религий накладывали всевозможные нормы и ограничения на проклятия. Возьмите Десять заповедей хотя бы. Вторая заповедь (или третья, в зависимости от ветви христианства, к которой вы принадлежите) гласит: «Не поминай имени Господа твоего всуе». И тем не менее даже самая мягкая форма профанации занимается именно этим. Чего стоят хотя бы такие выкрики и присказки, как «Боже» или «Господи Иисусе». «Чёртов» отсылает нас к врагам Божьим. «Богом клянусь» – туда же. Это сильные выражения; это магические слова, лишённые своей былой магии лишь потому, что мы забыли их этимологию. Услышав эти слова и выражения, Моисей бы пришёл во вполне закономерный ужас – как потому, что имя Господа его поминалось всуе, так и потому, что эти слова и выражения утратили своё первоначальное значение.

С другой стороны, на Скрижалях Завета ничего не говорилось о поминании всуе частей тела, пищеварительных функций или крестьянской терминологии. И тем не менее такие слова и выражения считаются одними из самых оскорбительных. Во времена, предшествующие набегу римлян на Британию, самые благовоспитанные жители этого острова широко использовали такое страшное обозначение влагалища, что я его не могу использовать в этой книге (оно состоит из пяти букв и начинается с буквы «п»). Обозначение женщины этим словом является худшей синекдохой из всех возможных синекдох, которые к ней можно применить.

Это и делает профанацию очередным тропом. Профанация обращает силы, которых мы больше всего опасаемся, против людей и вещей, которые мы ненавидим. Проклятие способно преобразовать свою жертву в нашем сознании. В давние времена, когда все страшились Господа, худшие проклятия поминали его имя всуе. Сейчас мы, кажется, больше боимся секса, чем Бога, так что превращение женщины в часть тела стало куда более мощным и оскорбительным проклятием. Оно покрывает свою жертву грязью, потому что мы считаем секс чем-то грязным. На протяжении истории значительная часть чёрной магии обращалась вокруг «ложных» и «нечистых» вещей и существ вроде запрещённой пищи, менструации и созданий с врождёнными дефектами, а также вокруг просто неприятных вещей и существ вроде летучих мышей и насекомых в «Гарри Поттере» и в котлах ведьм.