Короли серости - Артур Темиржанов

бывшим учеником. — Вознесись, Насиф Мусаид, ибо теперь ты в гармонии с Великой Песнью.

Насиф принял чашу и испил горечь, которую должен был ощутить каждый шаман. Без страданий нет жизни. Без жизни — нет страданий. Нельзя выкинуть одно, не выкинув и другое. И счастье, к которому все так отчаянно стремятся, не может быть постоянным. Оно лишь короткий миг аномалии в человеческом состоянии. Исключение, подтверждающее правило.

Люди были созданы для выживания, а не для счастья. Для существования, а не для его смысла. И то, что они с Арстаном избрали целью служение Отцу в первозданном виде, неизвестном жрецам, лишь подтверждало это. Шаманам не нужны были сказки о рае. Каждый из них прекрасно знал, что после смерти будет лишь темнота и забвение. И только другие шаманы смогут услышать эхо твоего голоса в хоре умерших. Если, конечно, духи найдут тебя похороненным в земле или же кто-то способный сумеет исполнить все нужные ритуалы над твоим искалеченным телом.

И если жрецы пятиединства утверждали, что исполнение пророчества принесёт сааксцам власть над миром, шаманы знали кое-что ещё — эта власть будет распространяться не только на живых.

Теперь Насиф знал всё. И всё же, он до сих пор чувствовал себя слепым. И если так, то кем же он был тогда до этого?

Отложив пустую чашу, Насиф принялся медитировать. Арстан присоединился к нему. Он не знал, сколько дней прошло, прежде чем дверь в их скромную обитель открылась, и внутрь вошёл одетый в мундир Ардаш, чисто выбритый и пахнущий одеколоном.

— Господи, ну и бардак у вас здесь, — поморщился он, обмахиваясь фуражкой. — Что это за растения?

Насиф огляделся. Вся комната давно заросла лианами, которые шаманы использовали как усилители чувств. Чем ближе к земле, тем лучше её слышишь. В Карасе сложно было найти тихое местечко, потому им и пришлось обить все стены изоляцией и запустить в комнату растения, чтобы улучшить передачу. Арстан делал вид, что медитирует, пытаясь не подать виду, как сильно Ардаш им помешал. Насиф же не собирался терпеть от брата такой наглости.

— Ты нарушил наш покой, — произнёс он, поднимаясь на ноги. — Что ты здесь делаешь? Что тебе нужно?

— Смотрю, этот безумный старикашка основательно промыл тебе мозги, — присвистнул Ардаш, надевая фуражку. — Ты что, родного брата не узнаёшь?

— Узнаю, — ответил Насиф. — И хочу, чтобы ты ушёл отсюда.

— Без тебя не уйду, Мурад.

— Меня теперь зовут Насиф Мусаид.

Ардаш захохотал:

— «Справедливый слуга»? Серьёзно? Эй, старик, что ты с сделал с моим братом, скажи? У него и до этого было плохо с чувством юмора, а сейчас он так вообще шуток не понимает.

— Что ты здесь забыл? Скажи.

Ардаш погладил щетинистую щёку, тут же став серьёзным:

— А как ты думаешь? Ты так сильно удалился от людей, что уже и мирские новости до тебя не доходят? И счёт времени потерял?

— Просто ответь на вопрос.

Ардаш насупился:

— Отец зовёт тебя.

— Скажи, что я не приду.

Ардаш сделал шаг ближе. В его глазах читался едва сдерживаемый гнев:

— Ему осталось не больше месяца. И он позвал тебя, как старшего сына. Не меня, который был всё это время рядом. Не меня, который всегда старался ему во всём угодить. А тебя! Урода, бросившего клан и семью, плюнувшего на предков и традиции воинов. Ты знаешь, что из-за тебя молодёжь кланов смеётся над нами? Ты обрёк нас на стыд и позор. Но ты ещё можешь кое-что исправить. И хочешь ты того или нет, я заставлю тебя это сделать.

— Ты можешь попробовать, — вздохнул Насиф.

— Ну уж нет, — ответил Ардаш, улыбнувшись. Повернувшись к входу, он крикнул: — Взять его!

Не успел Насиф сказать и слова протеста, как его окружил десяток солдат. Его взяли под руки и вывели. Он обернулся посмотреть на Арстана и увидел, как шаман кивнул ему. «Что же, значит, так надо».

В подъезде изо всех дверей торчали любопытствующие лица, но стоило Ардашу кинуть злобный взгляд, как все они попрятались. Насиф поморщился, как только его вывели из дома — он так давно не был под солнцем, что и забыл, как оно выглядит. Их маленькое пристанище в квартале неприкасаемых окружили новейшие девятиэтажки, построенные кланами для крестьян — чуть ли не самой важной касты пятиединства. В неё входили земледельцы, скотоводы и ремесленники. Ближе к центру Караса в коттеджах жила каста возвышенных, в которую входили купцы, представители малых кланов, чиновники и слуги. Неприкасаемые же жили там, где им выделяли кварталы — или на улице, забившись в переулках между домами, стараясь не запятнать взора господ. Насиф ярко помнил момент из детства, когда его отправили гулять с девочкой из другого клана под присмотром воспитательницы и солдат. Воспитательница была бывшей неприкасаемой, которой очень повезло быть избранной служанкой при дворце. Когда они гуляли, на одной из улиц им дорогу перерезал старичок-неприкасаемый, толкавший перед собой тележку со своими немногочисленными пожитками. Увидев господ, он так замешкался, что случайно опрокинул всё своё барахло прямо перед воспитательницей. Её это настолько взбесило, что она приказала солдатам зарубить старичка, что солдаты сделали на том же самом месте. Уже тогда Насиф понял, что когда люди говорят про борьбу с тиранией, они на самом деле не хотят менять уклад государства: они просто жалеют, что им нельзя угнетать других.

На улице уже ждали машины. Затолкав Насифа в шестиколёсный бронированный вездеход, солдаты сели в крытый брезентом кузов грузовика, стоявшего спереди. Рядом с Насифом сел Ардаш. Грузовик с солдатами тронулся вперёд, водитель вездехода поехал следом.

— Какой же ты всё-таки неблагодарный сукин сын, — пробормотал Ардаш, уставившись в окно.

— Эй, она и твоя мама, — пробурчал Насиф.

— Тебя она всегда любила больше. И делала вид, будто меня не существует.

— А за что было тебя любить? — спросил Насиф. — Ты всегда лгал, ябедничал и лебезил. Судя по мундиру, даже сейчас ты продолжаешь делать то же самое.

— Следи за языком, — отрезал Ардаш. — В отличие от тебя я форму не позорю. Я воин и собираюсь следовать этому пути.

— Правда? — усмехнулся Насиф. — А что же ты тогда ещё не вытатуировал синюю полоску на губе? Я-то всегда понимал, что это не мой путь. И пусть люди смеются надо мной, но я в отличие от них знаю, что не синяя полоска делает меня воином. Я могу нарисовать её краской и стереть. Они же обречены быть теми, кем их нарекли. Без свободы выбора. Марионетки без ниток, что танцуют сами, лишь бы угодить своему господину.

— Пусть