Спящий в песках - Том Холланд

– Я могу ответить тебе, сын мой, – промолвила она, выступив вперед.

– Нет! – вскричал Инен, впервые с того момента, как его сняли с кола, вымолвивший членораздельное слово. – Нет! Молчи!

– Почему?

– Тайна должна остаться нашей.

– Нет.

– Но ты ведь... – Инен уставился на сестру в неверии. – Ты не... Ты не отвергнешь предложение, которое я тебе сделал? Идем!

Неожиданно он поднялся за ноги и попытался взять ее за руку.

– Время настало! Мы должны уйти прямо сейчас!

Однако Тии отшатнулась от него, содрогаясь от ужаса.

– Никогда! – выкрикнула она. – Я лучше умру, чем пойду с тобой!

Инен остолбенел.

– Лучше умрешь? – неверяще прошептал он. На миг показалось, будто лицо его превратилось в безжизненную маску, но спустя мгновение он уже в который раз за этот кошмарный день рассмеялся. В смехе его отчетливо мешались горечь и злоба.

– Но нет, ты не умрешь никогда! Ни ты, ни он. – Инен жестом указал на фараона. – Никому из вашего рода не дано умереть. Смотри! – Он ткнул пальцем в отсеченную голову мужа Тии. – Узри судьбу, избранную тобой для себя.

– Значит, это правда? – молвил Аменхотеп, глядя вниз, на рассеченное тело отца. – Он по-прежнему живой?

– Даже если бы его рассекли не на четырнадцать, а на тысячи частиц, выпущенную кровь смешали со всеми водами мира, а кости истолкли в пыль, это бы ничего не изменило.

Тии уставилась на сына с нескрываемым страхом, но лицо фараона осталось совершенно спокойным.

– Как это возможно? – спросил он.

– Такова воля богов.

– Я тебе не верю.

– Веришь, не веришь, но это правда.

– Не будем спорить. Скажи лучше, как эта "воля богов" осуществляется на практике?

– В соответствии с ритуалом, разработанным и установленным Исидой, мудрейшей и хитроумнейшей из бессмертных, обладательницей тайной мудрости звезд, положившей начало линии бессмертных владык, идущей от Осириса. Их бессмертную суть определили действия великой богини, повелевшей запечатать ее мужа в гробу и расчленить на четырнадцать частей.

– Нет! – вскричала Тии, – это сделал Сет!

Инен рассмеялся.

– Это внушают невежественному народу. Но неужто ты и вправду думаешь, будто мы, хранители божественной мудрости, откроем свои глубочайшие и древнейшие тайны непосвященным невеждам? Нет, нет и нет, ибо, познав суть тайны, все смогли бы вкушать расчлененную и сохраненную в соответствии с установленным ритуалом плоть потомков богов, и недостойные обрели бы бессмертие наравне с избранными.

Он снова бросил взгляд на лежащее в гробу тело.

– Божественная плоть есть пища для богов.

Царь Аменхотеп перевел бесстрастный взгляд со жреца на гроб.

– И таким же образом обошлись с телами всех моих предков? – тихо спросил фараон.

– Обряд требует, чтобы тела сохранялись в гробах в течение семидесяти дней, а по истечении названного срока были расчленены на четырнадцать частей.

– Так вот зачем ты вломился в гробницу моего отца! Это понятно. Но в последнее время были потревожены и усыпальницы других царей. Зачем ты проник в их захоронения?

– Чтобы убрать тела из гробниц и подменить их, дабы никто ничего не заметил. Впрочем, это уже не имеет значения. Все цари, кроме этого, были благополучно извлечены из саркофагов и переправлены в безопасное место.

– Куда?

В древний храм, находящийся далеко в пустыне, на том самом месте, куда, впервые снизойдя со звезд, ступили боги. Не спрашивай меня, где именно стоит этот храм, ибо я все равно не отвечу, а самому тебе его не найти.

– Но почему ты в такой спешке и тайне стал перевозить в другое место царей, остававшихся в своих гробницах века и тысячелетия?

– Потому, о великий фараон, что мы, служители богов и хранители их мудрости, опасаемся твоих возможных поступков. Ты можешь считать это знаком признания твоего превосходства. – Жрец склонил голову. – Да, сейчас сила на твоей стороне, и мы признаем это. – Инен помолчал, пристально глядя на деревянный гроб. – Но не думай, будто мы не вернемся. Скоро – а по меркам вечности очень скоро – ты превратишься в чудовище, а там и в иссохшего живого мертвеца, такого, как твой отец. Допришествия твоего часа мы, согласно завету и требованиям ритуала, должны оставить тебя на троне твоих предков, но все же... – Он улыбнулся. – Можешь не сомневаться в том, что мне еще представится возможность вкусить твоей плоти. Да и твоей... – Он бросил взгляд на сестру. – И твоей тоже.

– И все же, – медленно произнесла Тии, – твое бессмертие не является полным.

Инен, у которого явно перехватило дыхание, воззрился на нее сузившимися глазами.

Улыбнувшись, Тии повернулась к сыну.

– Он действительно может оставаться в живых, будучи раненым, расчлененным или истекая кровью. Но если ты пронзишь его сердце, ему не избежать истинной смерти. Попробуй – и ты увидишь: он умрет.

Повисло тягостное молчание.

– Это правда? – спросил наконец царь Аменхотеп.

Инен отвел взгляд в сторону.

Криво усмехнувшись, фараон прикрыл глаза ладонью и обратил взор к солнцу.

– Я поклялся не лишать жизни ни одно живое существо, – сказал он жрецу. – Эта клятва распространяется и на тебя.

– Ты его освободишь? – воскликнула Тии.

В ее обращенном на сына взгляде читалось неверие.

– Мало радости жить вечно со столь изуродованным лицом, – промолвил царь, указывая на кровоточащие раны на месте ушей и носа Инена. Это мучительно. Но еще мучительнее, о мать моя, жить вечно без любви – без тебя.

Инен низко поклонился, однако на лице его было написано такое презрение, словно он собирался плюнуть.

– Однако, о фараон, стократ мучительнее жить со знанием того, что должно случиться с тобой.

Царь Аменхотеп вновь обратил взор к солнцу.

– Лишь Всевышнему дано знать все, и нам должно помнить, что для него нет ничего невозможного, – негромко заметил он.

– Может быть... Может быть... – Инен скептически пожал плечами. – Но пока еще вы оба имеете возможность обрести жизнь вечную, не обращаясь к солнцу. Вкусите это. – Он указал на гроб. – Для вас еще не все потеряно.

Тии воззрилась на плоть мужа с неожиданно нахлынувшим на нее томлением, и Инен, верно истолковав блеск в ее глазах, улыбнулся.

Она повернулась к сыну и поняла, что тот тоже не свободен от сомнений и колебаний. Рука его, словно сама по себе, потянулась к расчлененному телу, но замерла на полпути.

– И все же... – прошептал он вдруг и в который уже раз поднял глаза к солнцу. – Если мы вкусим это, каким проклятием для людей может оказаться наше существование. Мы опасны и сейчас – такие, какие есть, но станем несравненно опаснее, если никогда не познаем ни слабости, ни увядания. Нет! Уберите это! – Он указал на гроб. – Пока он находится здесь, сохраняется риск того, что любой из нас поддастся искушению.