Утопия-авеню - Дэвид Митчелл

Они лениво переговариваются в обнаженной темноте. Оба боятся сказать лишнего. Лестница ведет из подвала наверх, в грубую реальность. Осторожность не помешает. Сатир родом из Дублина. Его зовут Колм. Он называет себя «черным ирландцем», потомком испанских моряков с уцелевших кораблей разгромленной Армады.

– Ну, этими россказнями прикрывают множество грехов, – добавляет он.

Левон говорит, что он работает в музыкальном издательстве.

– А я аварийщик, – говорит Колм и, видя, что Левон не знает, что это, поясняет: – Ну, электромонтер, – а потом спрашивает: – А правда, что этот дядька-пузан – знаменитый художник?

– Не просто знаменитый, а самый великий, – отвечает Левон.

– А ты с ним?

– Нет, – говорит Левон и объясняет, что они просто пришли вдвоем, развеяться.

Он достает из кармана пиджака шариковую ручку и пишет свой номер телефона на левой ладони Колма:

– Захочешь – смоешь, а захочешь – позвонишь.

На груди Колма, над сердцем, вытатуирован крест. Левон нежно касается его губами.

Потом Колм спрашивает:

– А Левон – твое настоящее имя?

– Да. А твое?

Колм говорит, что настоящее.

Когда Левон просыпается, Сатира нет рядом. Левон тщательно проверяет, не пропали ли его кошелек, часы и ручка. Все на своих местах.

Рождество Христово. Рисунок карандашом. Снеговики. Глаза на перевернутых подбородках. Пирожные. Анекдоты про жителей Ньюфаундленда и Новой Шотландии. Голы, забитые в школьных хоккейных матчах. Домашние задания. Отзывы о книгах. Блюдо для торта. Молитва: «Боженька, сделай так, чтобы я был как все». Смятые салфетки. Костер из любовных посланий к Уэсу Баннистеру. Тропинки, расчищенные в снегу. Туристические походы юных баптистов-путешественников. Адирондакский лесопарк. Неуклюжие объятья с Кентоном Лестером в палатке. Кентон называл это «играми». «Ну что, займемся играми?» Лицо Кентона, сморщенное от наслаждения. Падающие звезды. А позднее – яростные отрицания всего. Возмущение. Обещания впредь быть осторожнее. Клятвы и заверения. Семья Кентона переехала в Ванкувер. Липкие фантазии. Сочинения. Экзамены. Торонтский университет. Кровать в университетском общежитии. Друзья. Разговоры о Фрейде, о Марксе, о Нортропе Фрае. Походы в кино. Иностранные фильмы. Косячки. Поэзия. Концерты в фолк-клубах. Субботние «игры» с женатым судьей, на шестнадцатом этаже отеля «Инн-он-зе-парк». И еще одна суббота. И еще одна. Скандал. Крики отца. Слезы матери. Разговоры об электротерапии. Решение. Шесть часов на автобусе до Нью-Йорка. Каморка в Бруклине. Стихи. Работа. Сортировка входящей и исходящей корреспонденции в брокерской конторе на Уолл-стрит. Скопить денег на гитару. Песни. Поездки в Гринвич-Виллидж. Совет Дейва ван Ронка: «Малец, у каждого есть свое предназначение, но гитара точно не для тебя». Секс с парнями всех рас, вер и размеров. Да-да, размеров. Магазин грампластинок на углу Двадцать девятой улицы и Третьей авеню. Рекламное агентство «Мэйхью-Ривз». Концерт The Beatles на стадионе Ши. «Их менеджер, Брайан Эпстайн, – один из нас…» Крохотный кабинет в агентстве «Бродвей-Уэст». Заявление на оформление паспорта. Лондон! Поездки с музыкантами в Париж, в Мадрид, в Бонн. Моральная поддержка легкоранимых талантов. Письма маме и сестрам. Третье, четвертое, пятое Рождество вдали от семьи. Письмо старшей сестры: «Милый Лев, это просто нелепо, ты же мой брат…» Фотографии. Встреча избранных членов семьи в Ниагара-Фоллз. Работа в «Пай-рекордз». Менеджер «Человекообразных». Квартира в верхнем этаже, на Квинс-Гарденс. Прекрасные отношения с промоутерами. Обмен рукопожатиями с Хауи Стокером и Фредди Дюком. Телефонный звонок Бетани Дрю. Планы. Концерт группы Арчи Киннока, в которой играет Джаспер де Зут. Визит в клуб «2i’s» с Дином Моссом. «Утопия-авеню», три четверти. Эльф Холлоуэй. Старт! Гастрольные поездки. Встреча с Виктором Френчем, контракт с «Илексом». «Темная комната». Альбом. Концерты, запланированные в новом году. Поездка в Гулль. Отмены. Извинения.

«Мы те, кем мы себя делаем».

Левон просыпается…

В окно сочится холодный свет. Левон лежит на стареньком диване в захламленной гостиной. Книги. Бутылки. Тарелки. Objets[93]. Разбитое зеркало, острые лепестки осколков. Он понятия не имеет, где находится. Он помнит Колма, вспоминает, что Колм ушел. Левон садится. Осторожно. Раздвижные окна, выходящие в лондонский дворик, почти такой же, как у Джаспера, только стены домов выше. Зимнее небо нависает мокрым комом туалетной бумаги. Левон одет. Ему хочется принять ванну. Ключи и кошелек лежат на журнальном столике. Пахнет табаком и говяжьим смальцем. Открывается дверь, в гостиную заглядывает Фрэнсис Бэкон, в пижаме и шлафроке. Под глазом синяк, губа разбита.

– О, ты жив? Это меняет дело.

– Что с тобой случилось?

– Ничего.

– А что с лицом? Избили?

Тоном, не допускающим возражений:

– Тебе померещилось.

Левон вспоминает клуб «Богач бедняк». «Есть все, на любой вкус».

– Вот, на опохмел. – Фрэнсис вручает ему стакан томатного сока.

– «Кровавая Мэри»? – принюхивается Левон.

– Не спорь с доктором.

Левон глотает густую красную жидкость и начинает чувствовать себя получше.

– Вкусно.

– Я тут обдумал твою проблему.

– Какую проблему?

– Твой барабанщик, твоя группа, твои сомнения, возможность провала и все такое.

– Я тебе все это рассказал?

– В такси, по дороге сюда. Излил душу, так сказать.

«Ох, и правда излил…» – смутно припоминает Левон.

Фрэнсис Бэкон закуривает и добавляет к своей «Кровавой Мэри» щедрую порцию водки.

– Послушай, я тебя совсем не знаю. Может, мы еще встретимся, а может, и нет. Лондон – и большой город, и деревня. Сам ты не артист, но помогаешь истинным артистам творить. Ты – пособник. Сборщик. Строитель. В этом и заключается твое призвание. Тебе не достанется славы. О тебе не вспомнят. Но тебя не сожрут. И ты разбогатеешь. Если этого недостаточно, то иди играть в гольф.

На полке за плечом Фрэнсиса стоит банка скипидара. Из-за банки на них глядит мышонок.

– Если барабанщик переживет свою темную ночь души – замечательно. А если нет, найди другого. Как бы то ни было, прекрати себя жалеть и займись делом. – Художник допивает «Кровавую Мэри». – А сейчас я пойду к себе в студию и последую своему же совету. Будешь уходить, захлопни дверь. Поплотнее.

Если бы январь был местом, а не временем, то он был бы похож на сегодняшние Кенсингтонские сады. Деревья темны и голы. Клумбы без цветов. Унылое воскресное утро. Солнца нет. Неба как будто тоже нет. На Круглом пруду гогочут гуси, крякают утки, кричат чайки. Холодно. В парке никто надолго не задерживается. Да и вообще не задерживается. Левон рад, что прихватил шарф с вешалки в прихожей Фрэнсиса Бэкона. Если совесть замучает, то шарф он обязательно вернет. Но похоже, она не замучает. У вокзала Паддингтон все магазины закрыты. Машин почти нет. На Квинс-Гарденс не играют дети. Левон поднимается на третий этаж, входит в квартиру, наполняет ванну, чистит зубы, заваривает чай и приносит поднос в ванную. Достает из тумбочки записную книжку, забирается в горячую мыльную воду, перечитывает строфы, написанные в поезде из Гулля. «Нужна последняя строфа». Левон знает, что она сложится. Такая, которая совершенно изменит смысл стихотворения. Интересно, смыл Колм номер телефона с ладони, или сегодня он все-таки позвонит.