Марина Влади и Высоцкий. Француженка и бард - Федор Раззаков

Федотов сказал, что это нужно согласовать с родителями — хотя зачем в такой ситуации согласовывать с родителями?! Сульповар позвонил. По-моему, он говорил с Ниной Максимовной (мама Высоцкого. — Авт.), она сказала:

— Ребята, если нужно, конечно, забирайте!..».

Однако и здесь Федотов нашел что сказать: сообщил, что забирать Высоцкого нельзя, что у него уже куплен билет в Париж, а вылет — через несколько дней.

И снова — слова С. Щербакова:

«Федотов вел себя почему-то очень агрессивно, — он вообще не хотел госпитализации. Вначале ссылался на родителей, а потом говорил, что справится сам…».

Поведение Федотова можно расценить следующим образом: нежданные гости помешали осуществиться его плану, а своей госпитализацией и вовсе могли пустить его под откос. Короче, Высоцкого требовалось во что бы то ни стало оставить дома. И это сделать удалось.

Поскольку вариант с длительным лечением отпадал из-за скорого отъезда Высоцкого, было предложено попытаться запереть больного на даче на пару-тройку дней и подключить к аппаратам. Но Федотов и этот вариант отмел.

С. Щербаков: «…Мы хотели привезти аппарат на дачу, но все поломал Федотов:

— Да вы что! На даче! Нас же всех посадят, если что…

Короче говоря, все время чувствовалось, что он не хочет, чтобы забирали Высоцкого. Не хочет! И даже непонятно — почему?.. Что, он считал себя профессиональнее нас? Об этом и речи не могло быть после того, что мы увидели в спальне. Мы пытались у него узнать: что он делает, по какой схеме… Федотов не очень-то распространялся, но мы поняли, что от промедола он хочет перейти к седативным препаратам — седуксен, реланиум, хлоралгидрат… В общем, через всю «седативу», минуя наркотики. Но это неправильная позиция! И теперь абсолютно ясно, что Высоцкого просто «проспали», как мы говорим. Да Федотов и сам рассказал об этом…».

От себя заметим: Высоцкого, скорее всего, «проспали» не случайно, а целенаправленно, выдав его смерть за естественную.

Но почему же, спросит читатель, двое врачей не смогли справиться с Федотовым и не уговорили его немедленно увезти Высоцкого подальше от дома, где его поджидала верная смерть? Объяснение находим у того же С. Щербакова:

«Я тогда сказал все и, по-моему, в достаточно грубой форме. Леня Сульповар… Мне тогда не очень понравилась его позиция, — он немного пошел на поводу у Федотова…».

Короче, Щербаков остался в одиночестве в том споре, и судьба Высоцкого была предрешена. Причем тогда же определилась и точная дата, когда это должно было произойти. Врачебный консилиум пришел к мнению, что Высоцкого в тот день забирать не стоит, а надо это сделать утром 25 июля. Больного предполагалось отвезти в Склиф и там лечить в течение нескольких дней. Но ничего этого уже не понадобится, поскольку до утра 25 июля Высоцкий должен был умереть.

Отметим, что в ночь с 23 на 24 июля Федотова возле Высоцкого не было — он уехал домой, а рядом с нашим героем остался Янклович. А вот уже на следующую ночь, как раз перед отправкой Высоцкого в Склиф, ночевать в квартире на Малой Грузинской останется Федотов.

Последние несколько часов жизни Высоцкого в рассказах очевидцев выглядят следующим образом.

Ю. Емельяненко: «24 июля мы приехали на Малую Грузинскую поддатые, веселые… Володя спел пару песен. Знаете, мы его никогда не просили петь, он не любил, чтобы его просили. Он вдруг сам, ни с того, ни с сего, брал гитару и пел. Это возникало спонтанно… Он сам высовывался со своими предложениями по этому поводу и не принимал чужих рекомендаций и просьб. А вот когда подходило у него, припирало, он говорил: «Так, спою чего-то новое сейчас или прокатаю новую песню…». А мы уже знали все эти механизмы у него и сами не просили петь.

Так вот, он спел пару песен, сейчас уже не помню, какие. Еще Вадим говорил: «Володя, ну что ты орешь, как сумасшедший, как резанный, мы же здесь рядом все?!».

— А я иначе не могу, — и пошел… Орет, а мы рядом кружком сидим возле дивана, у нас перепонки лопаются… Спел он пару песен и еще в кайф вошел, он до этого укололся, видимо… Потом, после песен, он стал требовать выпить. Схитрил. Он действительно был парень с хитрецой. Сходил на кухню, потом скользнул мимо нас сразу в дверь и наверх. А там, по-моему, художник Налбандян жил или кто-то другой, где он всегда водку добывал, но уже и там не оказалось. Он говорит: «Ну, могут друзья мои съездить, достать мне водки, мне хочется выпить». Никто не смог достать… Володя вроде бы затих. — Затих, смирившись с обстановкой, что нигде ничего не достанешь, ну куда же — час ночи… Я поднялся, мне было неудобно, пора уже было уходить. Вадим — со мной, мы взяли машину и уехали…».

А. Федотов: «24 июля я работал… Часов в восемь вчера заскочил на Малую Грузинскую. Володе было очень плохо, он метался по комнатам. Стонал, хватался за сердце. Вот тогда он при мне сказал матери Нине Максимовне:

— Мама, я сегодня умру…

Я уехал по неотложным делам на некоторое время. Где-то после двенадцати звонит Валера Янклович:

— Толя, приезжай, побудь с Володей. Мне надо побриться, отдохнуть.

Я приехал. Он метался по квартире. Стонал…».

В. Нисанов: «Двадцать четвертое… Вечером мы сидели у меня (как мы помним, он жил на два этажа выше квартиры Высоцкого — на 10-м. — Авт.), примерно до половины первого ночи. Потом спустились вниз, я их оставил, поднялся к себе. По-моему, все разошлись… Я так понял, что Янклович уехал домой. Примерно в два часа ночи позвонил Федотов: «Принеси немного шампанского. Володе нужно». Я принес шампанское и ушел спать».

О. Афанасьева: «Я все эти ночи не спала! И какие это были ночи! То я с балкона его вытаскивала — сейчас он бросится… То в туалет водила, то в ванную… То бегала к таксистам шампанское покупать, если ему нужно было…

И вот я пошла спать, говорю Толе:

— Толя, ты не будешь спать?

— Я посижу, ты иди поспи…

И я пошла… А тут прекратились всякие звуки — поэтому я и заснула. Потому что мертвая тишина! Ну, думаю, — Володя заснул, и я могу поспать…».

Наступила роковая ночь с 24 на 25 июля 1980 года.

А. Федотов: «Эта ночь для Володи была очень тяжелой. Я сделал укол снотворного. Он все маялся. Потом затих. Он уснул на маленькой тахте, которая тогда стояла в большой комнате.

А я был со смены — уставший, измотанный. Прилег и уснул — наверное, часа в три.

Проснулся от какой-то зловещей тишины — как будто меня кто-то дернул. И к Володе! Зрачки расширены, реакции на свет нет. Я давай дышать, а губы уже холодные. Поздно.

Между тремя и половиной пятого наступила остановка сердца на фоне инфаркта. Судя по клинике — был острый инфаркт миокарда. А когда точно остановилось сердце — трудно сказать. В свидетельстве о смерти потом мы записали: «Смерть наступила в результате острой сердечной недостаточности, которая развилась на фоне абстинентного синдрома…»».