Оруженосец - Олег Верещагин

Рука эльфа была сожжена до кости. Собственно, это и была чёрная кость — свирепое пламя съело всю внутреннюю сторону ладони.

— Ожог болит почти пять тысяч человеческих лет, — сказал эльф.

— Ты… — Гарав чуть отстранился. — Ты не… ты живой?! — Ему вдруг помнилось, что рядом с ним — дух.

— К сожалению — да, — кивнул эльф, натягивая перчатку. — Хотя временами мне кажется, что я — призрак. Призрак прошлого и призрак самого себя. Я — нарушивший все мыслимые и немыслимые клятвы, которые только может дать разумное существо, чтобы исполнить одну-единственную клятву — клятву ненависти. Смешно и дико.

Эльф и правда рассмеялся. Но горький это был смех — горький, как запах полыни…

— Кто ты? — спросил Гарав робко. И добавил: — Лорд.

— Мэглор Нъйэлло, — сказал эльф. Он явно ждал какой-то реакции, но Гарав только представился в ответ:

— Я Гарав, оруж… Гарав я.

Эльф снова засмеялся — на этот раз почти весело. Гарав насупился:

— Тебя так насмешило моё имя, лорд?!

— Нет. — Здоровая рука эльфа легла на плечо мальчишки, успокаивая. — Но я вижу, что это не имя, а прозвище. И я не спрашиваю, почему. Смеялся же я… по другой причине. Спеть тебе ещё? Путь через лес покажется короче, а ты хорошо слушаешь… Вот. Это песня человеческого народа… который когда-то, на заре времён, Финрод Фелагунд встретил на берегах Талоса… Говорит ли тебе что-нибудь имя Финрода, оруженосец?

— Это был король эльфов там. — Гарав вспомнил песни и рассказы Эйнора и показал рукой на запад. — Великий король.

— Великий, — кивнул Мэглор. И снова в его голосе прозвучало что-то странное. — Так слушай.

И он запел, и это была иная песня. В ней не было горечи и грусти и она сильно отличалась от эльфийских баллад — какой-то молодой бесшабашностью… Гарав заслушался с первых строк.

В темноте мерцают звёзды

И цветы.

У костра ночного вместе

Я и ты.

Этой встречи, если честно,

Я искал —

Эй, волчьей песней мир будил и

Звал,

звал,

звал…

Затихает за оврагом

Волчий плач…

Мне в ночи всего-то нужно —

Ты и плащ!

Подарю тебе луну я —

На, бери!

А потом создам другую —

Изнутри…

Гарав невольно рассмеялся. Он почти представил себе того, кто пел эту песню раньше, — молодой мужчина, парень или даже мальчишка… крепкие кулаки, широкие плечи, тяжёлый нож на поясе… вот он стоит, подпирает забор любимой, жуёт травинку, и в желтоватых глазах — уверенность, что всё будет по его… и любовь.

На траве росою сбитой —

Волчий след.

Намокает плащ забытый —

Нас тут нет…

Поутру тебе в селенье —

Мне же в лес…

Эх, видно, я не в свои сани

Снова влез!

А тебя закружат ночи —

Словно дни!

Для тебя горят у леса

Глаз огни!

Для тебя звучит над миром

Волчий плач…

Я забыл в твоей прихожей

Волчий плащ…

Для тебя звучит над миром

Волчий плач…

Я забыл…

нарочно, понимаешь…

волчий плащ…[79]

— Теперь спой ты мне, — неожиданно предложил эльф.

— Я? — Гарав от неожиданности опешил. — Я… не умею.

— Не умеешь петь? — эльф покачал головой. — Что ж… значит, не было в твоей жизни настоящего горя. И не любил ты, и не ненавидел. Выходит, ты солгал мне, Гарав-волчонок…

— Я не лгал! — ощетинился Гарав и вправду как волчонок, разгневанный тем, что кто-то осмеливается подвергать сомнению его страдания. Это до смешного оскорбило мальчишку.

Эльф чуть поднял одну бровь:

— Тогда спой мне. Хотя бы в благодарность — я знаю, что люди не обделены ею.

— Ну не у… — начал снова Гарав и вдруг ощутил себя какой-то ломающейся девчонкой. — Что спеть? — суховато спросил он.

— Что хочешь. — Странно, эльф как будто сам же и потерял интерес к своей просьбе.

— Хорошо, — согласился мальчишка. Он знал много стихов, а в таких случаях, как правило, трудно выбрать… Вот только выбирать не пришлось — первые строчки сами прыгнули на язык, а уж дальше оставалось просто идти следом, тут же перекладывая русский на адунайк и не особо беспокоясь о складе — тут это не было главным…

Понимаешь, это больно, очень больно,

Когда горят на берегу костры,

Когда уходим снова добровольно,

Когда сжигаем наши корабли…

Если бы Гарав внимательно смотрел на эльфа, он бы видел, как тот дёрнулся — словно в него попала стрела.

И даже сделал жест, какой делает смертельно раненный.

Но Гарав не смотрел. Он знал, что не умеет петь — и всё-таки пел…

В руке зажат обрывок гика-шкота,

Прищурен взгляд и холод по спине…

Сегодня ты взрослее стал, чем кто-то,

Так почему же слёзы на лице?..[80]

…Гарав закончил петь — и поразился тому, как окаменело лицо эльфа. Стало чем-то похоже на маску — не страшную, не отчаянную, нет. Просто никакую. Мёртвую.

— Почему ты выбрал эту песню? — спросил Мэглор спокойно и негромко. Гарав пожал плечами. Поспешил добавить: — Не знаю, лорд.

— Было время, когда я убил бы тебя на месте за намёк… — Эльф вдруг мягко улыбнулся — как будто зажёгся в ночи фонарик. — Но ты даже не знаешь, что это намёк, ведь так, Гарав? Спасибо. Хорошая песня — и зря ты хулишь свой голос. Ведь важно, о чём петь, а не как петь.

— Так что, голос совсем не важен? — улыбнулся Гарав в ответ.

И тогда эльф взял его одной рукой за затылок — здоровой. И сжал — сильно, больно даже.

Странно — Гарав понимал, что эльф может свернуть ему шею, как цыплёнку. Более того — мальчишка видел, что эльф убил в своей жизни столько людей, что потерял им счёт, если и вёл когда. Но почему-то не боялся. Может быть, потому что глаза эльфа были спокойными и притягивающими, как…

…Гарав не успел придумать сравнения.

Сознание оставило мальчишку мягко и безболезненно — как приходит хороший сон. А с ним милосердно ушли все душевные муки и живая память о страхе и тоске…

…Эльф поднял человека на руки — вместе со всем доспехом и оружием, как добрый хозяин поднимает усталого щенка. И твёрдым ровным шагом пошёл по тропинке, напевая тихо: